Охотничьи замки — совершенно необычное для нас явление. Но в большинстве европейских стран эти своеобразные символы процветания придворной охоты, места, где когда-то предавались охотничь*ей страсти венценосные особы и их приближенные, можно увидеть повсеместно. Это Шамбор и Шеверни во Франции, Морицбург, Границ, Фалькенлуст, Грюневальд в Германии, Хынчешты в Болгарии, Кршивоклад и Конопиште в Чехии. Последний мельком знаком нашим же соотечественникам лишь по роману Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». На первой странице книги на вопрос Швейка «Какого Фердинанда убили?» его служанка отвечает: «Того эрцгерцога, что жил в Конопиште, того толстого и набожного». А ведь это место можно назвать наилучшим воплоще*нием европейской культуры охотничьих замков. Здесь на относительно небольшом пространстве можно увидеть все ее типичные атрибуты - это и богатая оружейная коллекция, и обилие прекрасных охотничьих трофеев, и даже замковые хищники — медведи, содержащиеся во рву уже несколько веков.
Замок Конопиште расположен в 50 км от Праги в живописнейшей предгорной части Чехии — Богемии, где рельеф, сочетающий в себе небольшие холмы с обширными лесными пространствами, прекрасно подходил для поведения травли и загонной охоты на диких копытных. Сложно назвать точную дату его основания, однако известно, что уже в XIII веке этот хорошо укрепленный замок, построенный на высоком каменном утесе и с двух сторон естественным образом отгороженный от внешнего мира протекающим поблизости болотистым ручьем, по степени защищенности не имел себе равных во всей Чехии. Он был построен по необычной для этой местности схеме — в отличие от прочих замков с высокой крепостной стеной и одним укрепленным строением, Конопиште изначально был спроектирован по типу «кастелла», характерному для стран западнее и южнее Альп, и состоял из семи башен и толстой оборонительной стены высотой 30 м, оснащенной зубцами и галереей, где могли укрываться защитники. Каждая из башен представляла собой самостоятельное сооружение, которое в одиноч*ку могло бы служить для обороны небольшой крепости. Своими корпусами башни выступали за крепостные стены и позволяли защитникам вести боковую стрельбу по осаждавшим крепостные стены и галерею. В таком своем первоначальном виде замок был воплощением передовых технологий фортификационного строительства того времени и долго не утрачивал своей боевой мощи. К примеру, в 1467 году, когда король вступил в конфронтацию с тогдашним владельцем замка и осадил Конопиште, он выдержал 18-месячную осаду и был побежден не силой оружия, а голодом.
В XVI веке началась глобальная перестройка замка: в готический архитектурный ансамбль добавились строения в ренессансном стиле, на месте бывших крепостных валов были разбиты сады, а в XVII-XVIII веках новые владельцы снесли высокие крепостные стены и все башни, кроме одной, которая стала играть роль капеллы. Также были пристроены несколько новых зданий, спроектированы большие залы для светских приемов, украшенные настенной росписью.
Но наибольший расцвет замка пришелся на 1887 год, когда он был приобретен эрцгерцогом Францем Фердинандом I Австрийским д'Эсте. Состоятельный владелец задумал превратить его в комфортабельную и богато оборудованную резиден*цию, окруженную шикарным парком и охотничьими угодьями.
С охотой Франца Фердинанда связывали совершенно особенные отношения. Для него это был не просто способ общественной репрезентации, обязательный для всех членов королевского дома, а особая личная страсть, которой он с огромным удовольствием и предавался. Необыкновенный талант стрелка проявился у эрцгерцога очень рано — уже в девять лет он получил свидетельство об искусстве стрельбы, после того как уложил свою первую добычу. Рассказывают, что и в дальнейшем он был очень метким стрелком и каждое животное добывал с первой попытки, педантично придерживаясь правил охотничьей этики и демон*стрируя тем самым свое уважение к добываемой дичи.
Охоту как таковую он понимал не просто как стрельбу по зверю, а как заботу о животных — в лучших традициях европейской охотничьей этики рубежа XIX начала XX века. В своих имениях и угодьях эрцгерцог внимательно следил за интенсивным разведением животных, высадкой лесонасаждений, созданием лесных питомников, охраной угодий от браконьеров. Зимой он приказывал выкладывать корма для животных и еще более внимательно следить за качеством их зимовок. Все это позволило достигнуть появления в окрестностях замка небывалого доселе обилия дичи. Даже те виды, которые и сегодня являются строго охраняемыми, в период управления Франца Фердинанда вошли в состав охотничьих.
Эрцгерцог старался охотиться как можно чаще, и леса Конопиште подходили для этого лучше всего. В замке содержался большой штат егерей и лесников. Регулярно организовы*вались загонные охоты на копытных, в молодых лесопосадках хозяева и гости замка могли на досуге пострелять фазанов. После охоты все ее участники, включая дам, собирались в специальных палатках или под стационарными навесами, чтобы подкрепиться и обсудить итоги прошедшего дня. Вся добытая дичь в присутствии любопытствующих обитателей замка представлялась на так называемой «выкладке добычи», когда, согласно традициям европейской охоты, дичь особым образом выкладывалась, подсчитывалась и ей воздавалась дань уваже*ния, как бы «отпевая» ее игрой на охотничьих рожках.
Во время своего кругосветного путешествия Франц Фердинанд охотился и на экзотических животных на Цейлоне, в Индии и Китае, привозя домой интересные трофеи в причудливом оформлении — пепельницу или корзину для мусора из сло*новьей ноги, ковер из шкуры крокодила с головой и многое другое. Сохранились фотографии тех лет, на которых можно видеть эрцгерцога рядом с добытым слоном или пробирающимся сквозь джунгли.
Все животные тщательно регистрировались в специальной книге и изготовленные из них трофеи собственноручно помеща*лись эрцгерцогом на определенные места в коридорах и комнатах замка. Сохранились они и сегодня. Особенно богато украшен так называемый Рожковый салон — на его стенах на одинаковых специальных резных медальонах с растительной тематикой укреплены 1 037 пар рожек косуль. Все стены настолько плотно увешаны ими, что едва остается место для картин на охотничью тему, замечательных четырнадцатиконечных оленьих рогов и искусно сделанной головы спичака. Двери салона ведут в маленький уютный кабинет с камином, построенный эрцгерцо*гом по случаю добычи 1 000-й горной серны, и украшенный 223 парами рожек ее собратьев.
Почти не уступают им по количеству трофеев и парадные коридоры замка — их стены украшают шкуры и чучела медве*дей и лис, головы оленей, антилоп, бизонов и зубров, чучела хищных и водоплавающих птиц. Сами трофеи оформлены в классической европейской традиции: птицы выполнены с расправленными крыльями, как бы взлетающие или парящие в воздухе, трофейные рога укреплены на медальонах, а у неко*торых копытных представлен своего рода «бюст» — собранные на медальоне голова и шея животного. Чучела лис изготовлены не в привычном нам виде мышкующего зверя, а в позе взятого трофея - лисицы, подвешенной за передние и задние ноги или же только за одну заднюю ногу вниз головой. Но есть и ориги*нальные большие медальоны с головами крупных лисовинов, барсуков или куниц. Чучела глухарей и тетеревов представляют собой не всю птицу целиком, а только ее наиболее красивые части - голову с шеей и развернутый хвост, либо просто голову с шеей на резном медальоне. В этой манере выполнены также чучела несколько необычных для нас охотничьих видов птиц: цапель, олушей, журавлей, выпей и т.д. На каждой композиции крупным шрифтом указаны место и дата добычи.
Сами интерьеры замка также почти полностью выдержаны в охотничьей тематике. Их украшают люстры из оленьих рогов, ковры из шкур, многочисленные мелкие предметы с изображениями охотничьих собак, сцен травли, и различных мифологических сюжетов, типа св. Губерта с оленем. Особенно примечательны в этом плане интерьеры большой и холостяцкой спален эрцгерцога. Первую украшает огромное супружеское ложе, деревянные спинки и боковые бока которого покрыты искусно набранным мозаичным узором, изображающим охоту с собаками и сцены загонной охоты на оленя. В этом же стиле выполнен и некий гибрид комода и гардероба, а также большой письменный стол, стоящий рядом. Холостяцкая спальня обставлена более простой мебелью и являет собой маленькое и довольно тесное помещение, но ее стены почти полностью закрывают сотни небольших рисунков. Это не спальня, а целая галерея: здесь и охота на кабана, и стрельба птиц, и охотничьи собаки, одна из которых — французская парфорсная гончая — очень напоминает арлекина.
Парковая часть архитектурного ансамбля также не дает забыть об увлечении хозяина. Жемчужиной одной из его частей, так называемого Сада Дианы, являлась изваяние античной охотницы, копия Артемиды Версальской, произведения греческого скульптора IV века до н. э. Сегодня оно украшает небольшую лужайку перед южным фасадом дворца. Есть в парке и большая скульптурная композиция, изображающая охотника с копьем, ведущего на поводках с карабинами крупных собак, одна из которых по строению головы и ушей напоминает дога, а вторая — легавую или гончую. Говорят, что охотник в лихой тирольской шляпе с пером и есть венценосный владелец замка.
Как и большинство представителей дворянских родов того времени, эрцгерцог был страстным коллекционером: в замке Конопиште помимо собрания охотничьих трофеев хранились две его уникальные коллекции — коллекция оружия и коллекция предметов с изображением св. Георгия.
Коллекция оружия эрцгерцога, или так называемый Эстовский арсенал, представляет собой одно из крупнейших и богатейших оружейных собраний Европы. Его основу составляют предметы, унаследованные Францом Фердинандом в уже укомплектованных наборах от рода Эсте и рода Обицци и привезенные в Конопиште из Вены. Однако не меньшее число предметов состоятельный коллекционер приобрел сам или с помощью своих аквизиторов на аукционах в Австрии, Германии и Тироле либо получил в подарок. В конопиштинской коллекции представлен отличный типологический ряд пулевого оружия и пистолетов практически всех основных европей*ских мастерских XVI—XVII вв.: личное оружие знаменитых представителей рода, подарки от друзей и союзников, великолепные образцы боевого огнестрельного оружия, в особенности крепостных ружей. Есть в коллекции и два русских ружья, изготовленных «по спецзаказу» тульскими оружейниками. Франц Фердинанд очень ценил их. До последних своих дней эрцгерцог отыскивал и приобретал все новые и новые образцы, и на момент его трагической гибели собрание насчитывало 4 618 предметов.
Объектом еще одной коллекции стали предметы, изображающие св. Георгия. Она была предметом особой гордости владельца, поскольку ее основа не была унаследована от предков, а заложена им самим. В этой области он, очевидно, соревновался с аналогичной коллекцией английского короля Эдуарда VII. Для эрцгерцога не играла существенной роли художественная ценность предмета — важен был лишь мотив. К моменту сараевской трагедии эрцгерцогу удалось собрать 3 750 предметов. Для их хранения даже была отведена специальная кирпичная веранда, построенная под южной террасой замка.
После Первой мировой войны замок Конопиште со всеми его внутренними интерьерами был национализирован и частично открыт для посещения. В первый годы Второй мировой войны удавалось уберечь экспонаты от перемещения в гитлеровскую Германию или для экспозиции в созданном в Праге военно-исто*рическом музее вермахта, однако в 1941 году замок было прика*зано превратить в командный центр, а его коллекции распреде*лить по другим музеям и учреждениям, в частности в Имперский охотничий музей в Берлине и лично верховному управляющему охотой фон Канетти, командный центр эсесовцев в Праге и частные квартиры командующих. С 1941 по 1943 год Конопиште служил также перевалочным пунктом, куда поступали для классификации и инвентаризации художественные ценности, захвачен*ные на территории бывшего Советского союза. С приближением войск советской армии часть коллекции оружия была вывезена для планируемого военно-исторического музея Гитлера, а затем спрятана от бомбежек в соляных карьерах Бад-Ауза и Куфштейне в Тироле.
После окончания войны уже в мае 1945 года начались актив*ные поиски утраченных коллекций и уже к октябрю 1946 года большая часть экспонатов, за исключением живописных полотен, была возвращена на свои места. Сегодня Конопиште — не просто один из многочисленных чешских замков. Это интереснейшее место, которое не может не вызвать интереса у настоящего охотника.
Русский охотничий костюм
Е.Целыхова (http://piterhunt.ru/library/articles/okhota/russkii_okhotnichii_kostyum.htm)
каждой европейской стране существуют свои, тщательно оберегаемые охотничьи традиции. Невольно обращаешь внимание на один чисто внешний факт - традиционность и регламентированность европейских охотничьих костюмов. Это и классические английские костюмы для парфорсной охоты, и тирольские шапочки с пером. На этом фоне разношерстной и неорганизованной массой выглядят русские охотники, одетые кто во что горазд: кто в камуфляж, кто в маскхалат, а кто-то и в вообще не поддающуюся идентификации хламиду. Возникает закономерный вопрос: а какая традиция охотничьего костюма существовала в России? В чем же охотились наши предки? Каким культурным наследием в этой области мы обладаем? Попробуем в этом разобраться.
Охотничий костюм древнего русича мало отличался от той одежды, которую он носил повседневно. Она представляла собой рубаху (сорочку, сорочицу) глухого покроя с небольшим разрезом горловины с воротником или без него, длиной примерно до колен. Такая длина была характерна не только для простых людей, но и для воинов, тогда как одежда знати ориентировалась на византийские образцы и отличалась большей длиной. Рубаха дополнялась узкими портами (гачами), шитыми из полотна. В ходу до XIII-XIV веков были также своеобразные накидки (вотолы, мятли). Такая накидка застегивалась пуговицей или фибулой у горловины - в этом случае она плащом лежала на плечах, либо на поясе (если покрывала одно плечо).
Часто изображаемые на иконах и фресках длинные накинутые на одно плечо плащи (корзно) на охоту вряд ли надевались, поскольку являлись наиболее шикарной на тот период одеждой, шились из дорогих византийских тканей и особым удобством не отличались. Важным элементом костюма охотника, да и любого другого русича, являлся пояс, игравший роль кармана -к нему подвешивались разнообразные мелкие вещи, чаще всего это универсальный инструмент - нож, а также предметы для высекания огня (кресало, кремень), кожаный или тканый кошелек, и оружие. Аравийский посол Ахмед в начале X века, будучи у Волжских булгар, описывая одежду русичей, упоминает, что каждый из них, включая женщин, носил на поясе нож. У мужчин «боекомплект» дополнялся мечом или топором.
Набор предметов, подвешенных к поясу, определял статус и род занятий мужчины - воина, ремесленника или охотника. К поясу крепились также разного рода обереги, что подчеркивало его обрядовое значение. С приходом христианства такая функция пояса была утрачена, и у простых людей его заменила обыкновенная «веревочка», которой подпоясывались поверх рубахи. Но у охотников и воинов пояс сохранял свои функции значительно дольше.
Основными материалами для охотничьей (как, впрочем, и любой другой) одежды служили разного рода ткани из шерсти, льна, конопли, кожи и меха, при этом верхняя одежда из меха чаще всего надевалась мехом внутрь (очевидно, для большего согревающего эффекта). На основании раскопок Верхневолжских погребений становится ясно, что в целом не наблюдалось и особенных различий покроя одежды у разных социальных слоев: одежда простолюдина и князя различалась в основном только качеством ткани и сортом меха. К примеру, князь Ярослав не отличался одеждой от простого ратника. При встрече с Иоанном Цимисхием на берегу Дуная он немало поразил своим внешним видом греков: на нем была простая белая одежда, как на любом из его воинов, лишь в ухе - серьга, украшенная жемчужиной и рубинами.
Обувь древнерусского охотника реконструировать гораздо сложнее - скорее всего она представляла собой простые лапти или же сапоги с высокими мягкими голенищами, стягивавшимися у колен ремнями с кольцами, либо те же сапоги, но с широкими жесткими голенищами. Наиболее примитивный вид подобной обуви - поршни (прямоугольные куски кожи или шкуры, обмотанные вокруг ног). Возможен также и четвертый вариант -короткая обувь и обмотки (онучи) вокруг голени, завязывавшиеся под коленом, однако традиция ношения «засапожных» ножей способствовала, очевидно, большей популярности высокой обуви. В сапоги надевалось подобие шелковых, тканевых, шерстяных или меховых чулок.
На руки охотник надевал рукавицы, а охотник царских кровей «рукавицы перстатыя» то есть перчатки на меху, отороченные бобром.
К XVI веку рубахи и порты надевались уже двух видов - нижние и верхние, носимые часто одни на другие. Покрой также еще не имел отличий, обусловленных социальным положением, и отличие заключалось лишь в богатстве вышивки и количестве накладных деталей. В качестве верхней одежды на рубахи надевалась свита (одежда, напоминающая облегающее фигуру пальто с отложным воротником и обшлагами), поверх которой в холодное время надевались сермяга или кожух (нагольный меховой кафтан). В это время женщины и мужчины застегивали одежду так, что правая пола заходила на левую и застежка находилась, соответственно, слева, и лишь с XVI века закрепляется современная манера располагать застежку справа на мужской одежде.
Головные уборы отличались значительным разнообразием: небогатые охотники ограничивались меховыми, плетеными и валенными шапками различных фасонов: колпаки, мурмолки, а с XVII века - меховые шапки, треухи (малохаи). Полусферические же с меховой оторочкой шапки представляли собой важнейшую регалию князей и на охоту, вероятно, надевались лишь в особых случаях.
В XVII веке костюмы царских охотников по покрою также еще почти не отличались от одежды иного, служившего царю люда. По свидетельству Кутепова, каждый из охотников получал «ежегодно по портищу сукна, камки или атласа, смотря по положению охотника в составе царской охоты, на шапки выдавались бархатные верхи и на опушку соболи, на сапоги - кожа и сафьян». Сам костюм состоял из зипуна (короткий узкий домашний полукафтан), кафтана (одевавшегося поверх зипуна или ферези), однорядки (долгополого «однобортного» кафтана без ворота с прямым запахом и пуговками), шапки и сапог, представляя таким образом «полный комплект для любого времени года». Полагалось охотнику также и оружие - лядунка (зарядница, патронташ) и сабля. Иногда этот набор дополнялся пищалью и протазаном (широким копьем, алебардой или бердышом). Все оружие выдавалось для охоты из оружейной палаты московского Кремля.
Кафтан прочно вошел в обиход с приходом на Русь татар, однако русские застегивали его не на левую сторону, а на правую. Зимний кафтан назывался кожухом и шился из легких тонких мехов -«собольих пупков», «беличьих черевьев». Кафтаны бывали нескольких видов: столовые, ездовые, дождевые. Для верховой езды и охоты надевалась короткая разновидность кафтана - чуга (или ее подобие - терлик) с короткими (приблизительно по локоть) рукавами. Чуга подпоясывалась поясом, за который закладывались нож и ложки. Для верховой езды использовалась также и епанча, вернее ее дорожный вариант - из медвежьей шерсти или грубого сукна.
Шубы как таковые наши предки на охоту не надевали, так как считали их самыми щегольскими и богатыми нарядами.
Сапоги также были нескольких видов: для псовых охотников - из кожи, для сокольников - с высокими загнутыми носками из яркого желтого или красного сафьяна или красной телячьей кожи. При особо торжественных охотах с участием заграничных послов сокольники «надевали яркие одежды, к которым, при помощи поясных ремней, - особые крылья, разукрашенные шелковыми разноцветными лентами, что, без сомнения, придавало зрелищу особый эффект». (Что это были за крылья, Кутепов не уточняет.) Обычная же одежда царских охотников изготавливалась из простого сукна немарких цветов и была значительно больше приспособлена для выполнения повседневных обязанностей.
Охотничья одежда русских царей часто напрямую зависела от их вкуса и необходимости поддерживать престиж «первого лица государства». К примеру, обычное ездовое платье государя Алексея Михайловича во время выездов на охоты, по словам Кутепова, «отличалось блеском и роскошью: для летних поездок белый атласный зипун с обнизью из драгоценных каменьев; червчатая бархатная чуга с канительной нашивкой и жемчугом; шитый золотом по лазоревому фону кушак; ездовая ферязь из малиновой зуфи, с жемчужным украшением; горлатная шапка с колпаком и посох; зимою - теплый ездовой соболий кафтан, суконная ферязь на собольем меху и зипун из белой тафты; шапка бархатная ярких цветов».
Молодая императрица Елизавета Петровна любила выезжать на соколиную охоту верхом в мужском полевом платье (в таком костюме она изображена и на одной из картин В.А. Серова), также отдавая ему предпочтение на маскарадах или охотах и в более зрелые годы. Такой же охотничий костюм использовала и Екатерина II, время от времени предпочитая ему военный мундир (изображена в нем на картине Л.О. Пастернака). Однако в последствии можно видеть несколько иное описание ее охот:
«2 августа 1773 года, в пятницу, "в начале четвертого часа пополудни, Ее Императорское Величество, в длинном кафтане (то есть в амазонском платье), соизволила проходить в манеж и оттуда предприняла шествие, верхом, в поле, с сокольею охотою; а за Ее Величеством последовал и Его Императорское Высочество с кавалерами, верхом же, а Ландграфиня с Принцессами». Дамы вообще предпочитали в основном охотиться в охотничьих костюмах европейского образца, копируя при этом французские платья-амазонки из модных французских журналов. Для удобства верховой езды платья адаптировали еще европейские женщины - приспособились надевать под них обыкновенные мужские штаны, а позднее и трикотажные кальсоны. Однако русские морозы и здесь вынудили внести свои коррективы - поверх платья надевались изящные меховые полушубки, а юбки шились из более плотной и теплой материи.
Сохранилось довольно подробное описание собственной охоты Петра II: кафтанов, сюртуков, мундиров, камзолов, шапок или шляп, картузов, кушаков, перчаток или рукавиц. При этом каждому «подразделению» присваивался свой цвет в зависимости от желания августейшего владельца: к примеру, в кафтаны алого сукна были одеты то стременные, то «чины птичьей охоты», а зелеными были то костюмы егерей и пикеров, то сюртуки выжлятников. Шапки птичьей охоты были то «черные, плисовые с золочеными гербами», «штучками» и разными плюмажами, то белыми шелковыми, белыми гарусными, «белыми перяными с бантами зеленой ленты». По-прежнему редко для охоты использовалась шуба, которой предпочитали более легкую и удобную епанчу. Платье охотников соответственно делилось на выездное и парадное, и повседневное. Стоил такой костюм очень недешево.
Непременной принадлежностью охотника были также разнообразные ножи и кортики, которые использовались не только для того, чтобы «принять дичь», но и для прорубания дороги через заросли для августейшего лица
В комплектных охотах XVIII - начала XIX века, содержавшихся русскими дворянами, происходит настоящий расцвет охотничьего костюма - каждый мало-мальски уважающий себя владелец старался не только завести в своей охоте толковых людей, породных собак и приличных лошадей, но и придать ей должный внешний облик.
После отмены крепостного права охотники-одиночки, лишившиеся возможности содержать свою комплектную охоту, вынуждены были обратиться к постижению искусства ружейной охоты, для которой одежда отвечала уже не столько требованиям формы и красоты, сколько потребностям исключительно удобства. В трудах Сабанеева (Сабанеев, 1985, 1992), к примеру, содержатся многочисленные рекомендации к одежде охотника и, в частности, одно из первых упоминаний о необходимости надевать на охоту некую камуфляжную одежду: не черную и не белую (пугающую зверя и птицу), а серую или песочную -маскирующую охотника. Однако единого покроя простой одежды для охотника-одиночки уже нет, и он предостерегается только от ношения на охоту «накрахмаленного белья и галстухов». Особое внимание уже уделено именно удобству одежды и самочувствию стрелка в ней вследствие изменения специфики охоты в целом, ведь вряд ли возможно было бы пробродить с легавой весь день по болоту, будучи облаченным в жаркий кафтан. Для защиты от крайне распространенной и докучливой охотничьей неприятности - комаров - упоминается несколько подчас комичных с точки зрения современного человека способов - ношение на поясе железной дымокурки с тлеющим древесным трутом, натирание лица и рук сильно пахнущим маслом (гвоздичным или лавандовым), ношение «комарника» - подобия чулка из тюли или холста(с вшитой сеткой), надеваемый на низкую поярковую шляпу с широкими полями и закрепляемого над полями и на воротнике кулисками.
Самой неудобной обувью для летней и осенней охот признавались Сабанеевым высокие кожаные сапоги (на манер современных болотников), которые на тот момент широко использовались многими охотниками. Взамен их он предлагал надевать длинные сапоги из толстой непромокаемой парусины, которые можно было изготовить значительно длиннее, легче и дешевле кожаных и с помощью обильной смазки (смеси внутреннего свиного сала, ворвани и чистого березового дегтя) предохранить от промокания. Предлагались им также обыкновенные сапоги с низким голенищем или самодельные поршни, используемые для охот в сухой местности и достаточно просторные, чтобы можно было надеть их с теплым носком или «холщовыми подвертками», так как «ходить на охоту в бумажных или нитяных носках не годится». Штанину предполагалось не заправлять в голенище, а носить «завязав снурком немного выше сапожного подъема» поверх его, так что ни тина, не снег, ни песок, ни вода не могут «ни коим образом проникнуть в него».
В зимний период охотиться рекомендовалось «в бумажной рубашке» и вязаной шерстяной «рубахе» без застежек (прототип современного свитера), надев сверху какое либо широкое и короткое «платье» «крытое толстыми сукном, драпом, или меховое» с просторными рукавами (чтобы греть в них руки), со стоячим воротником с хорошей застежкой. Для изготовления меховой верхней одежды наименее пригодной Сабанеев (Сабанеев, 1985, 1992) считал овчину: заячий мех, по его мнению, более всех других удовлетворяет требованием охотника - он легок, а будучи покрыт какой либо тканью, становится не так уж непрочен и не «лезет» - подобный, к примеру, «русачий» пиджак выдерживал две зимы.
Чтобы отказаться от неудобных муфт, которыми пользовались многие «столичные» охотники, рекомендовалось вшить внутри такой заячьей шубки на уровне желудка два внутренних кармана, чтобы во время охоты греть в них руки. Штаны также предлагалось шить из толстой материи и довольно широкие, так как штаны в обтяжку «ведут неизбежно к ревматизму ног».
Охотнику предлагалось также сшить себе холщовый балахон для маскировки, меньшего риска испачкаться кровью убитого зверя и предохранения от снега. Наилучшей обувью (даже для хождения на лыжах) признавались русские валенки с короткими голенищами, поверх которых натягивались штаны, а головным убором - башлык или еще лучше вязаный «шлем» (как современный танкистский подшлемник, закрывающий плотно голову, шею, затылок и часть щек).
Для сохранивших свое пристрастие псовых охотников рекомендовались свободно сшитые в талию и не стесняющие движений двубортные кафтаны до колен возможно яркие для выжлятников и темные для борзятников (чтоб не пугать зверя). Под кафтан в холодное время предполагалось надевать короткий овчинный полушубок, шитый на манер гусарской венгерки - не крытый сукном и без всякой отделки (нечто, напоминающее современную подстежку для куртки). Шаровары при этом рекомендовались одного цвета для всей охоты, со штрипками внизу зауженных штанин -чтоб легче было зафиксировать ее в сапоге. В комплекте рекомендовался также плащ для защиты от дождя и фуражка с козырьком для защиты от солнца.
Простой охотник в одежде придерживался наиболее древнего и консервативного принципа - что есть потеплее и поудобнее-то и надел. К примеру, прославленный персонаж Дриянского ловчий Феопен, хоть и являлся участником комплектной охоты, однако же предстает на страницах книги то в помятом картузе, синей поддевке и длинных сапогах, то во фризовом буром балахоне до пят - «живое изображение пленного турка между блестящими казаками и черкесами».
К концу XIX века костюм царских охотников несколько утратил богатство и пышность, придя к тенденции строгих форм и большей практичности. Вот как выглядели, по описанию, данному Вальцовым, выездные костюмы охотников Его Императорского Высочества Великого князя Николая Николаевича псовой охоты.
Доезжачий и выжлятники одеты в красные полукафтаны, подпоясанные черными ремнями с кинжалами, на головах - «шапки белого барашка с красным верхом», за плечами - «никелевые белые рога, подобранные по звуку под аккорд». Кафтан доезжачего дополнительно обшивался золотым галуном.
Борзятникам и стременным полагались синие полукафтаны, только для стременных они дополнительно обшивались золотым галуном и подпоясывались «черным ремнем с кинжалом в черных ножнах с белой рукояткой». Дополняла костюм черная барашковая шапка с синим верхом, черный рог и черный арапник «домашнего плетения».
Подбор лошадей по мастям также осуществлялся с должным вниманием: под борзятниками - чалые кабардинской породы, под стаей - серые, под седлом августейшего владельца - чалая, темно-гнедая или бурая кабардинка. Собаки также распределялись по окрасам: двор - красно- и темно-чубарые, двор - красные и муругие и т.д.
После революции 17-го года культура охотничьего костюма была полностью отброшена как принадлежность буржуазного времяпрепровождения, и на первый план вышел крестьянский способ охотиться «в чем бог послал». А бог в лице представителей советской власти чаще всего посылал основной массе советских охотников обноски военной формы и потерявшие достойный вид элементы повседневной одежды.
Подобная тенденция усугубилась после Второй мировой войны, а появившаяся с 50-60-х годов возможность за скромный магарыч достать в воинской части вполне теплый и удобный комплект, прочно закрепила в качестве наиболее популярного современного охотничьего костюма именно военную, а в наши дни и псевдовоенную форму: первая выгодно отличается относительной дешевизной и удобством, а вторая - удобством и своеобразным «стилем», позволяя таким образом каждому охотнику самому решать, что предпочесть -«крутой» утепленный камуфляж, поношеный ватничек или что-то свое и оригинальное.
Охотничьи традиции Чехии
Организованная охота в Чехии имеет давние традиции и берёт своё начало в 1692 году., когда в замке Глубока-над-Влтавой было создано „Охотничье Братство ”. В окрестностях этого замка, кстати, уже в наши дни там был поставлен новый рекорд по добыче трофейного оленя. Предыдущий рекорд который держался аж с 1730 года и принадлежал князю Шварценбергу.
Традиции и церемониал проведения загонных охот в Чехии претерпел мало изменений. Чешские охотники ревниво относятся к сохранению охотничьих традиций, начиная с правил поведения во время охоты и заканчивая традиционными костюмами и балами и праздниками.
На охоте соблюдается определенный дресс-код: необходимо иметь охотничью одежду зелёных или коричневых тонов, шляпа обязательна, присутствие на охоте в камуфляжной одежде не допускается.
Охота начинается со сбора участников, выборов распорядителя охоты. Распорядитель представляет участников охоты друг другу, поздравляет всех с началом охоты. Охота проводится в два этапа, а в перерыве между заходами проходит предварительный подсчёт добытого зверя, лёгкий обед. Во время охоты с помощью рожков или специальных валторнов подаются сигналы. Для передачи информации используют веточки хвойных деревьев, которыми участники сигнализируют о добытой дичи и направлении движения зверя. В конце дня вся добыча выкладывается в определенном месте, украшенном еловыми ветвями, и производится окончательный подсчёт трофеев. В торжественной обстановке воздаются почести добытой дичи. Распорядитель отмечает наиболее удачливых стрелков и объявляет лучшего загонщика.
Охотники поздравляют друг друга с удачным днём, а затем собираются в любимом кабаке за общим столом и под пиво, сливовицу и свежеприготовленное мясо обсуждают прошедшую охоту, делятся впечатлениями, рассказывают байки, поют песн
---------- Добавлено в 16:58 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 16:51 ----------
ОХОТНИЧЬИ ТРАДИЦИИ РУССКОГО НАРОДА
В истории человеческой цивилизации охота была самой древней профессией, дававшей людям все необходимое - пищу, одежду, инструменты, жилище. Более того, охота была образом жизни первобытных племен. Именно она помогла людям преодолеть морозы Ледниковых периодов, но, правда, ценой истребления таких видов зверей как мамонт, шерстистый носорог, гигантский олень, пещерный медведь. Очень многие современные охотничьи обычаи и приметы восходят к глубокой древности, к временам язычества. При этом некоторые из них дошли до нас почти в неизменном виде, другие - в преображенном или искаженном, третьи возникли сравнительно недавно, а четвертые - причудливо переплелись с православными традициями. Несмотря на уже более чем тысячелетнюю историю православия на Руси, языческие традиции оказались чрезвычайно живучими, народ сохранил их порой почти в неизменном виде, порой трансформировал в причудливый сплав культур и времен. Кто сейчас, например, справляя Масленицу, вспоминает, что это не просто проводы зимы, а сложный обряд, где с одной стороны, приветствуется торжество Жизни над смертью (сжигание чучела Мораны), а с другой - славится Солнце (Даждьбог), символом которого служат знаменитые блины. А древняя традиция поминок, когда застольем и весельем, опять-таки, достигался двойной эффект: как бы говорили щурам (предкам), что их не забывают, а смерти противопоставляли Жизнь. Как усмотреть в Георгии - Победоносце, который, кстати, является символом Москвы, языческого Перуна, на крылатом коне сошедшегося в смертельной схватке со змеем - Волосом? И многие другие обычаи, которым мы просто следуем, не задумываясь об их языческом происхождении.
Как у народов и племен, живших на побережьях морей и океанов, всё строилось вокруг моря и рыбной ловли, так у народностей и племен, союзы которых дали основу русского народа, именно охота и земледелие имеют наиболее прочные и глубокие корни. В центре охотничьих и иных традиций древних восточных славян, лежали представления о самом мироздании: Великая Мать Жива посадила Мировое Дерево, раскидистый дуб, который ветвями своими, воздетыми высоко в небо, и корнями, проникшими глубоко, объединил Землю и Небо в единое целое. Великое Древо проникло до седьмого неба и накрыло его своей вершиной. Само же седьмое небо стало дном для небесной воды. На нем родился остров, именуемый ирием (Буяном) где стали жить все прародители земных животных - зверей, птиц, рыб, ящериц, лягушек, змей и всех остальных. Отсюда они сходят на землю, когда наступает их черед родиться. Сюда же наши птицы улетают осенью, когда прихо-дят холода и бог Ярило закрывает серебряными ключами вход с тем, чтобы по весне выпустить всех обратно. От любви Земли и Неба родились боги Любви - Род (Любовь Мужская) и Лада (Любовь Женская). У Лады, потом, родилась дочь - Леля, которую, вместе с матерью стали звать Рожаницами, так как они давали Жизнь всему сущему. Зверь, птица или рыба, пойманные и избавленные охотниками или рыболовами от шкур и плоти, уходят в ирий. Там их встречает старший в роду, и они докладывают ему, следовал ли охот-ник (рыболов) Правде Лесной, не мучил ли он их понапрасну, повинился ли он их душам, покинувшим тело, поблагодарил ли их по чести. Хорошо если охотник выполнил все необходимые формальности, тогда Мать и Дочь Ро-жаницы - Лада и Леля быстро сошьют зверю новую шубку, скроят птице оперение или оденут рыбу в чешую и позволят им вновь родиться в норе, гнезде или в воде и продолжить род свой дальнейшим воплощением.
В период язычества, который, к слову сказать, длился в истории наро-дов Руси намного дольше, чем православие, поведение человека в лесу, на охоте и рыбной ловле регламентировалось достаточно жестко. Для сравне-ния: современное православие вообще никак не обозначает своего отношения к охоте, в отличие, например, от ислама. Своеобразный свод этих правил именовался "Лесной Правдой". "Правдами" тогда называли любые законы, отсюда и выражение: "Не по Правде живешь" (живешь не по закону). Со-гласно этим предписаниям, Человек, пришедший в лес, к реке, озеру, или роднику должен был приветствовать их союз с Великой Матерью, покло-ниться, оставить подношение. Как у самостоятельных созданий, надлежало спросить у них разрешение на охоту или рыбалку. Добывать зверя, птицу или рыбу следовало только для пропитания или на продажу, и такими способами, которые бы сводили к минимуму страдания животных. До наших дней со-хранились некоторые из заповедей той Правды: "Убитого зверя не держи в поле - будет худо", "Живую рыбу домой носить - не станет ловиться", "С корня лес не валяй, а валежник собирай".
После успешной охоты или рыбалки следовало отблагодарить души животных, отвести от себя их гнев за преждевременно оборванные жизни. При этом чтобы облегчить и ускорить возвращение животных в новом обличье на Землю, требовалось хоть что-либо из добытого оставить на месте. Кусочек ли шкурки зверя, несколько перьев от птицы нужно было положить рядом с краюшкой хлеба под приметным деревом в лесу, рыбьи внутренно-сти надлежало обязательно бросить обратно в реку. Горе, если нерадивый охотник или рыболов не будут чтить Лесную Правду - тогда удача покинет их, а угодья оскудеют зверем и птицей, водоемы обеднеют рыбой. За этим бдительно следили своеобразные и довольно сложные существа: Лесовик (Леший) - в лесу, а Водяной - в озере или на реке. В современное время, к сожалению, эти традиции преломились в элементарные попойки - по приезду на охоту (рыбалку) и в честь добытой дичи, если, конечно, жестокое похмелье не помешает успешной охоте или рыбалке. А ведь предупреждали предки: "С пьянством спознаться - с охотой расстаться!", так же как и много позднее: "Запах табака зверь чует издалека".
Чтобы не спугнуть удачу, зверей нельзя было именовать прямыми названиями: медведь, волк, лисица, заяц. Вместо них употреблялись различные иносказания: Хозяин, Серый (кум), Рыжая (кумушка), косой и т.п. И даже их следы - не просто следы, а нарыск (лисий), малик (заячий) и только волчий - след. Для охотника и рыболова существовала целая масса примет, помогав-ших предугадывать погоду или избегать сглаза, обманывать неудачу. Отсюда и традиционное пожелание: "Ни пуха, ни пера!". Интересно, что просто взять отказаться от охоты человек не в состоянии, это слишком глубоко в нас заложено: "Охота - пуще неволи".
Не зря домашние приговаривали: "Охотник - человек пропащий, рыбак - сгинувший". Встретить по пути на охоту или рыбалку женщину с пустыми ведрами, кошку, лисицу, зайца, белку, вернуться с пути назад, оступиться на левую ногу, услышать по дороге карканье вороны или кукование кукушки до еды, чешется перед охотой левый глаз или левая ладонь и пр. - удачи не будет. С другой стороны - помыться в бане накануне охоты, встретить похоронную процессию, женщину с полными ведрами, волка, медведя, найти подкову, чешется перед охотой правый глаз или правая ладонь, услышать крик сойки справа и т.д. - к успеху. Чтобы приманить удачу, нож, стрелы или рогатину следовало вымазать в крови убитого зверя. На сеть или невод нельзя было наступать - рыба не будет ловиться… Одна из самых серьезных охотничьих примет: встретишь, отправляясь на охоту, попа или монаха - удачи не будет. Она пошла со времен Крещения Руси, которое было далеко не таким безоблачным и всеобщим, как уверяют историки церкви в последние годы. Огнем и мечом крестил соотчичей Князь Владимир. Тех, кто осмеливался сохранять веру предков, казнили, а их имущество отдавали доносителю. Разумеется, что охотник, отправившийся в лес, оказывался в очень сложном положении: начнешь прятаться, убегать или станешь исполнять Лесную Правду - сам себя выдал, значит - язычник. Не по Правде же охотиться - удачи не будет, обидятся лес и зверье. Охотник был для священнослужителей лакомым кусочком. Достаточно было малейшего подозрения, чтобы донести на него князю или воеводе, погубить самого охотника и его семью, да еще и нажиться на этом, заграбастав имущество - чем не занятие. И так хорошо они это делали, что и тысячу лет спустя в памяти народной отложилось: худшей из примет для охотника остается встреча со священнослужителями, после которой в это день лучше уже не стоит идти ни на какую охоту. Охотники и рыболовы - люди достаточно суеверные, но что такое суеверья, как не языческие обереги и традиции. Например: "Не ставь котел, пока зайца не нашел", "Не дели шкуру неубитого медведя", "Не убив зверя, шкуру не снимай", "Впереди невода рыбку не лови"… И все это для того, чтобы не отпугнуть удачу, чтобы добиться успеха. К тому же существовали и разнообразные заговоры*.
Например, заговор на удачную ловлю зверей:
"Встану я, раб такой-то, благословясь и перекрестясь, чистой водой умоюсь, шитым бранным полотеничком утрусь, пойду из избы, с отцом прощусь, с матерью благословлюсь. Пойду из избы в двери, из дверей в сени, из сеней на крылечко, с крылечка по лестнице в чистое поле, в твердые заводы, в восточную сторону, во темные леса, под ясную зорю, под красное солнце, под светлый месяц, под частые звезды! Ясной зорей оденусь, красным солнцем опояшусь, частыми звездами опотычусь; пойду я раб такой-то, со своим железным кляпцом в темные леса в восточную сторону, в чистое поле, а в том чистом поле лежит бел-горюч камень; стану я, раб такой-то, к востоку лицом, к западу хребтом, на все четыре стороны поклонюсь. Пособите и помогите вы мне, рабу такому-то, за охотою ходити, белых и серых зайцев ловити; куниц и лисиц, и серых волков, дорогих зверей рысей загоняти и залучати, чтобы бежали по своей ступи и по своей тропе, безопасно, на сторону не отмятывались и взад не ворочались. И сохраните меня, раба такого-то, с моим железным кляпцом, от урока и призора, от стрешника и поперешника, от колдуна, и от ведуна, и от поветра, от двоезубых и троезубых, от двоеженных и троеженных, от кривых и слепых, от русоволосых, и беловолосых, и черноволосых, и от пустоволосых, от девки и от парня, чтобы им меня не испорчивать. Поставьте около меня три тына - тын железный, а другой медный, третий булатный; замки замкнитесь, отнеситесь, ключи и замки; чтобы эти ключи лежали там безопасно, как к ели хвоя, так к кляпцам железо! А мне, рабу такому-то, скок крепок и жесток! В синем море синий камень, в черном море черный камень, в белом море белый камень. Сей мой заговор".
Заговор на поставных клетях на зайцев:
"Встаю я, раб такой-то, умываюсь ни бело, ни черно, утираюсь ни сухо, ни мокро. Иду я из дверей в двери, из ворот в вороты, в чисто поле, к лесу дремучему, а из леса дремучего бегут ко мне навстречу двадцать сатанаилов, двадцать дьявоилов, двадцать леших, двадцать полканов* - все пешие, все конные, все черные, все белые, все высокие, все низкие, все страшные, все робкие; стали передо мною те сатанаилы, дьявоилы, лешие и полканы, стали на мою услугу и подмогу. Подите вы сатанаилы, дьявоилы, лешие и полканы в - такой-то остров, пригоните русаков и беляков на мои клевы поставные: сумеречные, вечерние, ночные, утренние и полуденные. Пригоните, остановите и в моих клетях примкните".
Или заговор охотника на уток, гусей, тетеревей:
"На море на Окиане, на острове Буяне, на зеленой осоке сидит птица, всем птицам старшая и большая, а держит она грамоту неписанную, и велит она всем птицам слетатися на такие-то озера и болота, и велит всем птицам сидеть от утра до вечера, от утренней до вечерней зори, от ночи до полуночи. Заговариваю я, раб такой-то, уток, гусей, тетеревей, всякую птицу ведомую и неведомую сидеть несходно по мой приход, по мое крепкое слово, во веки нерушимо".
Можно еще было воспользоваться помощью волхва. Например, соберет он в Петровки, во время вечерней росы, травку колюку, засушит, сохранит в коровьем пузыре и отдаст охотнику, разумеется, по особому расположению. Лук или ружье, окуренные этой травой, стреляют метко: ни одна птица не ускользнет от их выстрелов. И уже не страшен будет злой кудесник, не заговорит он на промах сие оружие никаким заговором. Можно у чародея взять и траву адамову голову. Собирает он ее в Иванов день, хранит скрытно до великого четверга. Ее сила простирается на диких уток - окурить ею все снаряды и будешь с большой добычей.
Хотя, с другой стороны, плохому охотнику или рыболову никакая даже самая хорошая примета не поможет, разве что "В мутной воде и не рыбак рыбу ловит". В конце концов "Болтуна видать по слову, охотника и рыбака - по улову". Ведь известно, что "На ловца и зверь бежит", "У опытного охотника глаз остер, ум хитер, отличный слух, тончайший нюх". Конечно, все эти ухищрения и заговоры хороши, но при этом не мешает помнить, что охота и рыбная ловля это не забава, а тяжелый труд: "У всякой охоты разные заботы", "Без труда не вытащишь и рыбки из пруда", "Плохо поищешь - зверя не сыщешь", "Как на охоте потопаешь, так и дичи полопаешь".
А самое главное - древние традиции помогали человеку чувствовать свое единение с природой, быть ей не врагом, не "царем" или "покорителем", а ее частью, жить в гармонии с окружающим миром и не вредить ему, а рачительно использовать его богатства. "В лесу жить - голодному не быть", "В лесу и обжорный ряд, и пушнина, и курятная лавочка", "В лесу угодье, в степи - простор", "Зверь жив ельничком да осинничком", "Лесная сторона не одного волка, а и мужика досыта накормит". В качестве мер по сохранению дичи существовали заповедные места, где охота не допускалась, как правило - священные рощи или участки леса. Считалась также недопустимой охота или рыбалка в весенне-летнее время - в период размножения: "Зверя бьют - поры ждут", "Пришел май - рыбки не замай". Очень важным было бережно относиться к природным ресурсам, получив их от предков, использовать рачительно и передать потомкам не оскудевшими: "Много леса - береги, мало леса - не руби, нет леса - посади", "Не подымай на лес руку, он послужит сыну и внуку". Эти заповеди не потеряли своей актуальности и сегодня, ведь "Любишь охотиться, люби и о дичи заботиться". В конце концов "Охотничье хозяйство вести - не бородой трясти!".
Тексты заговоров и чародейств - из собрания И.П.Сахарова "Сказания русского народа", СПб., 1885.
Полканами на Руси встарь называли кентавров.
---------- Добавлено в 17:29 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 16:58 ----------
"Охота - национальный охотничий журнал", июль 2012
Охотничья культураСегодня часто говорят о сильном упадке русской охотничьей культуры. Но мало кто может дать определение самому понятию охотничья культура. А значит мы, по сути своей, говорим о регрессе явления, природу и суть которого довольно плохо себе представляем. А что же такое охотничья культура?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо оттолкнуться от очень сложного и многогранного понятия культуры вообще. Под ним мы в первую очередь подразумеваем совокупность достижений человеческого общества в сфере технологий, общественной и духовной деятельности. Соответственно в этом ключе охотничья культура будет являться совокупностью достижений человечества в области охотничьей деятельности, всем тем опытом, который был накоплен за время существования и активности человека-охотника.
В первую очередь в глаза бросается опыт чисто технический, совершенствование которого можно увидеть при внимательном рассмотрении истории развития охотничьих приемов и методов. Наиболее древними из них являются загонная охота, проводимая при участии всех членов племени, и охота с использованием ловушек (ловчих ям). Возможна была также их комбинация, при которой отдельный зверь или стадо загонялось в специально оборудованную или природную (овраг, расщелина) ловушку.
15–20 тысяч лет назад начала свое развитие охота с собаками, вернее, их волкообразными предками. Загонная охота, а также охота с применением ловушек и собак являются исконными для всех культур из-за наличия у древних племен однотипных примитивных охотничьих средств (камень, копье, волкообразная собака).
С начала 15 тысячелетия до н. э. с изобретением лука, спектр охот значительно расширился, сделав более эффективной охоту скрадом. Зверя, для добычи которого требовались иногда усилия целого племени, теперь могла выследить и добыть небольшая группа охотников, в то время как остальная часть племени занималась собирательством или домашним хозяйством — уходом за детьми, поддержанием огня, изготовлением домашней утвари, ритуальной живописью и т.д. Познание принципа устройства лука принесло древнему охотнику также возможность создания новых типов ловушек, поражения дичи на расстоянии 100–150 метров (тогда как дальность боя копья, брошенного рукой, составляет 30–40 метров, копьеметалкой — 60–80 метров). Это позволяет некоторым исследователям называть изобретение лука с тетивой началом охотничье-технической революции в результате которой охотничий и рыболовный промысел стали первой механизированной отраслью хозяйства. Таким образом, охоту вместе с войной и ленью мы можем назвать двигателем прогресса.
Наряду с техническим опытом необходимо отметить и опыт духовный, ведь мы понимаем культуру и как правильное делание чего-либо: культуру общения, культуру чаепития и т.д. Также и охотничья культура может быть понята как традиция охоты, возникшая в определенной национальной среде. Это культура обращения с убитым зверем, организация охоты и досуга после нее. Вспомним хотя бы классический пример традиционного охотничьего праздника, описанный в книге Е.Э. Дриянского «Записки мелкотравчатого», медвежьи обряды коренных народов Севера или немецкую традицию вкладывать зеленую веточку в рот убитому зверю как «последнюю трапезу». Такие традиции настолько сильны, что настоящий охотник будет следовать им не только находясь в компании единомышленников, но и охотясь один, когда никто не наблюдает за тем, что он делает, будет поступать в соответствии с писанной и неписанной охотничьей этикой, уважать и любить окружающий мир, осознавать ответственность за свои поступки. Не будет палить по птице, вышедшей из меры, или неясно видимой цели, не пойдет на охоту вдрызг пьяным, не станет «мочить все живое». И не только потому, что кто-то схватит его за руку, а потому, что он сам не захочет этого.
Здесь же витает та сама неуловимая, эфемерная суть охотничьей культуры, которую так сложно выразить, та ее составляющая, которая не поддается никаким энциклопедическим определениям, нечто простое и непостижимое одновременно. Охота связана с неким необъяснимым чувством, которое охватывает истинного охотника, когда он входит под сень леса, с трепетом от прикосновения к тайне непознанного, эстетике и свободе, что невольно противостоит всему техническому и рациональному. Это тот самый дух охоты, который по весне неудержимо тянет на бекасиную тягу, заставляет сердце тревожно забиться в озябшем желтолистом осеннем лесу, будто замершем в предчувствии расколящего его хрустальную тишину жаркого гона.
Это ненавязчивое прикосновение к архаике, то, что объединяет с природой и окружающим миром современного охотника, увешанного рациями и GPS, и первобытного человека, сжимающего в руках рогатину. Это трепет перед огромной и прекрасной природой, это уважение к той традиции, которую с любовью создавали наши предки. Это стремление не разделять, подчинять и властвовать, а ощущать себя частью одного огромного целого.
Охотничья традиция постоянно развивается и обогащается, все дальше отдаляясь от средневекового варварства. Это можно проследить на примере одного из фактов европейской культурной традиции. В немецкой охотничьей культуре имеется понятие prellen (dasFuchsprellen). Это развлечение, существовавшее в Европе до конца XVIII века, связанное с неоправданным мучением животных. Ловцы становились друг напротив друга у разных концов растянутого на земле куска материи или сетки. По команде распорядителя охоты из клеток выпускали заранее пойманных лис (по некоторым свидетельствам и других животных). Как только убегающая лиса наступала на лежащую на земле ткань, охотники, державшие в руках ее края, резко растягивали полотнище и лиса летела вверх. После этого лису на ткани роняли на землю и подбрасывали вновь. Это продолжалось до тех пор, пока зверь не погибал. В подобной «забаве» принимали участие не только мужчины, но и женщины.
Так почему же оно все еще упоминается в словарях? Объяснение, скорее всего, заключается в том, что именно знание такого черного прошлого охоты помогает современному охотнику не допускать подобных ошибок и относиться к дичи со всей возможной долей уважения, убивать, но не издеваться над зверем. Сегодня наиболее культурным и правильным считается именно тот выстрел, который уложил зверя на месте, а наиболее удачной — та охота, на которой удалось добрать всех подранков и отстрелять только тех особей, которых планировалось.
Подобный пример можно привести и из истории русской охоты. На царских и княжеских дворах устраивались звериные травли (по свидетельству Кутепова, стравливали даже медведя со львом, но неудачно — царь зверей потерпел полное фиаско и едва был спасен из объятий Топтыгина). Наряду с этим во времена царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича практиковалась и забава, отражающая удаль и бесшабашность русского человека: бои с медведями, где смельчак-охотник с вилами или рогатиной и косолапый мишка рисковали на равных.
Со временем нравы общества изменились, травли и даже садочная стрельба утратили свою популярность. В конце XIX века Н.П. Кишенский открыто критиковал такого вида развлечение «…травля какого бы то ни было пойманного зверя — варварство, — пишет он, — и устройство садок ради потехи праздных ротозеев, на что падки некоторые господа, недостойно имени и звания настоящего охотника». На этом примере можно легко заметить не только значительные изменения в восприятии охоты и зверя, но и значительную гуманизацию в сфере охотничьей деятельности, а также разницу национальных охотничьих традиций.
Второе значение понятие культура — это высокий уровень развития какого-либо вида деятельности на определенной стадии существования человеческой общности. В этой связи с точки зрения охоты можно увидеть очень важный этап существования каждой, подчеркиваю это, каждой цивилизации — стадию охотничьей культуры древних людей. Существует теория того, что именно увеличение в пище процента животного белка, добытого путем охоты, способствовало активному развитию человеческого мозга, а соответственно, явилось одним из ключевых факторов, приведших к столь бурному процветанию человеческого вида. До сих пор нельзя говорить о полном исчезновении охотничьих племен и охотничьих культур, принимая во внимание, к примеру, народы Сибири и Крайнего Севера, что позволяет нам утверждать, что и это значение охотничьей культуры актуально до сих пор.
Еще одно толкование понятия «культура» раскрывает ее как совокупность археологических памятников определенной эпохи. И здесь мы также находим возможность использовать данное определение в охотничьем ключе, поскольку значительная доля древнейших археологических памятников имеет именно охотничью тематику (наскальная живопись, примитивные фигурки из камня и кости). Хрестоматийный пример этого — наскальная живопись в пещере Альтамира на севере Испании, которая не оставляет сомнений, что первые попытки выразить чувство прекрасного были предприняты именно первобытным художником-охотником. В современном обществе охотничья культура также может быть определена как общность уже не древних, а современных литературных и художественных памятников. Для этого достаточно вспомнить великолепную плеяду художников, писателей и поэтов, посвятивших свое творчество охоте.
Охотничья культура предстает перед нами как очень многогранное и интересное явление: базирующееся на непостижимой ментальной основе. Она обладает богатейшей историей и материальным воплощением: от видов и способов охот до уникальных национальных охотничьих традиций, от охотничьего оружия до традиции воспитания охотничьих собак. Сложно было бы найти какую-либо иную культурную традицию, которая бы оставила столь значительный след в истории человечества.
В настоящее время повсеместно, а особенно в России, охотничьей культуре так или иначе грозит вырождение или, если выражаться более точно, — перерождение. Дело в том, что она, как было сказано выше, всегда была в большей или меньшей степени подвержена нововведениям и довольно быстро менялась вследствие появления новых видов оружия или в угоду власть имущим, сохраняя при этом внутренний контраст со своей архаичной частью. К примеру, даже в относительно благополучной Европе охотники бьют тревогу, опасаясь исчезновения из охотничьей культуры духовной составляющей, восприятия животного не как чуда творения, а как экологической единицы, избыточного вмешательства человека во внутренние процессы, протекающие внутри биотопов, превращения охотничьего участка в ферму, где разводят подлежащих отстрелу животных в заранее заказанном количестве.
Что уж говорить о России, где жили и живут по принципу «а после нас хоть потоп», где все чаще попадаются «люди» не имеющие представления не только об охотничьей культуре, но и о культуре вообще. Происходящие сейчас изменения могут быть восприняты как часть исторического процесса, но, хотим ли мы такого «развития», решать нам.
Елизавета Целыхова (http://www.journalhunt.ru/arhiv-nomerov/2012-god/ijul/article_2330.html)
---------- Добавлено в 17:43 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 17:29 ----------
Древние охотничьи традиции
Охота считается самой древней профессией, она давала людям необходимые пищу, одежду, материалы для жилища. Охота являлась образом жизни древних племён. Благодаря добытым шкурам смогли люди пережить великое похолодание, хоть планета и лишилась мамонтов, шерстистых носорогов, пещерных медведей и других.
Веками отмечались людьми закономерности и приметы, связанные с охотой. Современные охотничьи традиции уходят корнями в древность. Одни дошли до нас в первозданном виде, другие немного исказились, а третье и вовсе появились совсем недавно.
Большинство обычаев имеют языческие корни, не смотря на многовековую историю православия. Они сохранились почти неизменно, хотя многие приобрели черты самых разных культур и народов. Но все народности и племена, которые послужили основой славянского народа, почитали и славили охоту и земледелие.
Современное православие не высказывает своего отношения к такого рода промыслу, а в древнеязыческом мире поведение человека на охоте, его обращение к природе строго определялось сводом правил «Лесная Правда». Правдами в то время являлись любые законы, поэтому выражение «жить не по правде» означало непослушание закона. В своде были предписания, согласно которым человек, придя в лес или к реке, должен был поклониться и оставить подношение. Во времена анимизма считалось обязательным обращение с природными объектами как с наделёнными душой. Поэтому охотник или рыболов должен был спросить разрешения на свою деятельность у леса и реки.
Выходить на охоту или рыбалку можно было только при необходимости. Не дозволено было «забавы ради» убивать животных, поэтому добыча предназначалась только для пропитания, в редких случаях на продажу, при этом смерть зверя должна была быть быстрой и не мученической. Известно, что в некоторых заповедях были наставления о том, что можно только собирать дары природы, но не отнимать их от Великого Духа Леса.
После удачной охоты или хорошего улова души животных чествовали, благодарили, чтобы не разгневать их души. Принято было оставлять возле дерева краюшку хлеба и частичку убитого животного-своего рода поминание. Согласно «Лесной Правде», нерадивого охотника ждало несчастье, если не будет чтить обрядов.
Прямые названия зверей не было принято произносить вслух. Так, медведя звали Хозяином, лису-Кумушкой, волка-кумом, зайца-косым. Даже следы этих животных имели свои названия: лисьих называли нарыском, заячий именовался маликом, а волчий так и назывался - след.
У охотников была масса примет, которые указывали на то, удачной ли будет охота, сколько еды принесёт добытчик. Чтобы удача сопутствовала, все орудия: нож, стрелы, рогатину вымазывали кровью убитого зверя. Встретить похоронную процессию, бабку с полными вёдрами было хорошей приметой. Самой же плохой приметой являлась встреча со священнослужителем. Никто после неё не осмеливался идти на охоту. Эта традиция пошла со времён крещения Руси, когда за поклонение языческим традициям казнили и отбирали всё имущество. А ведь настоящему охотнику следовало соблюдать «Лесную Правду», которая составлена была по языческим канонам. Вот и не решался охотник отправляться в лес: не по Правде поступить - удачи не будет, да и духи природы разгневаются, а придержаться предписаний - смерть принести всей семье. И в нынешнее время сохранилась эта примета: после встречи со священнослужителей на охоту лучше не идти.
Powered by vBulletin® Version 4.2.2 Copyright © 2024 vBulletin Solutions, Inc. All rights reserved. Перевод: zCarot