Знамя Победы над Рейхстагом

[GolDen]

Глава восьмая По рейхстагу – огонь!

1

Артиллерийский налет был хоть и коротким – всего десять минут, – но мощным. Несколько десятков орудий обрушилось на рейхстаг и парк. Кенигсплац окутало дымом, здание рейхстага скрылось в нем совершенно.

Капитан Давыдов спустился в подвал проверить готовность к атаке. Бойцы натаскали к окнам кирпичей и досок, уложили их так, чтобы легко было выскакивать по ним наружу. Комбат попытался было поговорить с командирами рот, но, как ни кричал, те его не слышали. Пришлось объясняться жестами. Больше всего оглушали разместившиеся в доме орудия и «катюши». Грохот их выстрелов метался по коридорам и комнатам, словно искал, где бы ему вырваться из помещения.

Батальон Давыдова, как и батальон Логвиненко, атакует в первом эшелоне. Комбат решил атаковать поротно. Собственно, практически батальон даже при желании не мог включиться в бой одновременно – для этого просто не хватало окон. Но даже если бы они и нашлись, бросать весь батальон сразу не было смысла – неизвестно еще, как сложится обстановка на площади. Маловероятно, чтобы в результате артиллерийской подготовки огневые точки противника оказались полностью подавленными. Целесообразнее для начала послать одну роту, затем, в случае успеха, вторую…

Рота Греченкова рассредоточилась около окон повзводно. Люди стояли наготове, слегка наклонившись вперед и чем-то напоминая бегунов на старте. Командиры взводов не сводили глаз с Греченкова – ожидали его сигнала.

Давыдов, подойдя к командиру роты, показал на циферблат часов. Тот понимающе кивнул – до конца арт-налета оставалось две-три минуты, пора начинать. Группа полковых разведчиков, стоявшая у левого окна, уже ринулась по подмосткам на площадь. Первым побежал Правоторов.

Командир роты поднял руку и резко взмахнул. По настилу в окна устремились бойцы, обвешанные гранатами. Лейтенант отметил первых: сержанты Сергей Такнов, Николай Досычев, Василий Лосенков, Зуев, Федоренко. Вслед за командирами отделений в оконный проем нырнул лейтенант Литвак. Греченков с разбегу помчался по доскам следом, за ним побежал приземистый Анатолий Бородулин. «Ординарца из рядовых взял, – отметил Давыдов. – Такнова поставил на отделение. Это правильно».

С третьим взводом выскочил в окно Исаков. На ходу придерживая рукой пилотку, оглянулся на Давыдова возбужденными глазами, как бы говоря: «Счастливо оставаться, не беспокойся, все будет в порядке, комбат».

Замполит Субботин с завистью посмотрел ему вслед – он собирался идти на штурм, но в последний момент был контужен фаустпатроном и ранен в голову.

Внезапно грохот канонады смолк, только гул городского боя доносился издали.

Второй и третий взводы роты Греченкова еще продолжали выбегать, но комбат уже видел, что начало штурму положено, рывок на площадь совершен организованно. Кошкарбаев и Атаев с последними своими бойцами тоже готовились покинуть «дом Гиммлера».

Давыдов подошел к командиру первой роты:

– Будь наготове.

– Ясно, товарищ капитан.

Комбат поднялся на второй этаж, надеясь оттуда увидеть, в каком положении находится рота Греченкова. Если ее бросок оказался успешным, можно будет направлять и остальные роты. Но он ничего не увидел – над площадью висело непроницаемое облако дыма и пыли. Снова спустился вниз. От Греченкова не было никакой весточки и по телефону. «Значит, рота еще не залегла, продвигается». На площади беспрерывно раздавались взрывы. Там и сям их вспышки пробивали толщу пыли и дыма – это фашисты били наугад, по всей площади: они догадывались, что вслед за артналетом советские воины пойдут на штурм. А через минуту-другую Греченков по телефону подтвердил догадку: спереди, справа, слева противник поднял адскую, все нарастающую стрельбу. Били орудия, пулеметы, фаусты. Роте пришлось залечь.

Вражеские снаряды и мины обрушились и на стены «дома Гиммлера», влетали в окна. Из числа выбежавших солдат часть вернулась, встретив шквальный огонь. Да, видно, немало фашистских огневых средств сохранилось, и били они по заранее пристрелянным ориентирам. В общем, по всему видно, атака захл********.

Давыдов доложил командиру полка, что посылать сейчас на площадь другие роты не следует. Плеходанов согласился – он и сам видел, что там делалось. Воздержался он и от введения в бой батальона Логвиненко, призванного обеспечивать правый фланг Давыдовского батальона. Комдив сообщил о готовящемся более интенсивном артиллерийском налете.

День над площадью больше напоминал ночь: так же темно и непроглядно. И хотя разведчики привыкли к ночным действиям, все же чувствовали необычную скованность. Дым, перемешанный с пылью, вихрился и стлался по земле, ел глаза, забивал нос. Где-то совсем рядом грохнула мина, потом снаряд. Значит, враг очухался, начал ответный огонь. Зло огрызается Тиргартен.

Правоторов плюхнулся в воронку, через мгновение рядом с ним оказался Санкин. Огонь усилился. Пролежали минут десять. Сколько же можно еще ждать? И где остальные? Выглянуть опасно, да и все равно ничего не увидишь. В ночном поиске приглядеться можно, а тут… Толкнув Санкина, выскочил из ямы и сделал рывок вперед, до следующей воронки. Поджидая Санкина, отдышался. Глянул на часы, они показывали 12 часов 30 минут. Ну и ну! Всего двадцать минут, как выбежали, а кажется – вечность. И Санкина не видно. Наверное, потерял направление, в другом месте укрылся. Остальные ребята тоже что-то запаздывают. Видно, они с Санкиным поторопились и оторвались от своих.

Вдруг сзади раздался крик: «Ура, товарищи!» Знакомый голос! Да это же Исаков! Возглас подхватили другие, но его тут же заглушили разрывы фаустов и снарядов.

Виктор сорвался с места и сделал еще один бросок. Кругом свистят и воют пули и осколки, заставляют прижиматься к земле. Вот и укрытие. Хорошо, что снаряды понаделали уйму воронок – без них бы и спрятаться было некуда. Дальше решил продвигаться ползком. Прижимаясь к развороченному асфальту, полз по-пластунски, стараясь выбирать самые низкие места, огибая вывороченные глыбы. На пути какой-то обрыв. Остановился, стал приглядываться. Не сразу определил, что перед ним тот самый ров с водой, до которого доходили ночью. Тут следует подождать остальных. Отполз немного влево и залег в глубокой выбоине.

Снаряды и мины противника рвались позади, и Виктор понял, что вышел из зоны огня. Здесь немного светлее, можно кое-что разглядеть. Левее увидел Санкина, юркнувшего в соседнюю воронку. Немного не добежали до него и улеглись еще двое, – кажется, Булатов и Долгий. А справа подбегали греченковцы.

Сзади из дыма возникла фигура Сорокина. Правоторов обрадовался ему и, приподнявшись, окликнул лейтенанта. Тот подполз и лег рядом.

– Впереди ров, что будем делать, товарищ лейтенант?

– Отдышусь и махну к ротному, – ответил Сорокин. – Он вон туда пополз, у него телефон.

Когда Сорокин приполз к Греченкову, тот что-то кричал в трубку. Сорокин обрадовался, но тут же Греченков перешел на повторение одного слова «алло». По его лицу разведчик понял, что связь оборвалась.

– А я, брат, хотел узнать, что там думает начальство.

– Понимаешь, успел лишь расслышать: в тринадцать ноль-ноль новая артподготовка.

– Ну, это уже хорошо! Значит, после нее и махнем через ров.

Разведчик уполз, а Греченков оценивающе стал осматривать ров. Откуда он здесь взялся? Пересекает всю площадь. Неужели фашисты заранее возвели его для обороны рейхстага? Но что-то уж больно капитален: ширина метров восемь, поди, и стенки облицованы. Взгляд задержался на видневшихся на противоположной стене кабелях в руку толщиной. Ба, да ведь это ж туннель метро! Строили открытым способом и не успели завершить. Точно такой вначале, до покрытия, была линия метро в Москве, на участке от стадиона «Динамо» до Аэропорта и дальше до Сокола.

Петру живо вспомнились те далекие теперь годы. В тридцать четвертом к ним в тульскую деревню Гультяево приехал вербовщик метростроевцев. Было Петру тогда всего пятнадцать лет, таких на строительство не брали, но паспортист внял слезной просьбе, понимая, как тяжело живется парнишке и особенно его матери, и прибавил пару лет. Нелегко было на строительстве, но успевал и в кино ходить, и учиться – на строительстве окончил семилетку. С какой гордостью ездил в отпуск в родную деревню!..

Греченков вздрогнул и отогнал непрошеные мысли. Нашел время для воспоминаний! Совсем о другом надлежало сейчас думать. Стал разглядывать ров уже чисто военным глазом, с точки зрения того, как преодолеть его. В нескольких местах заметил перекладины с настилами и без них. Вполне подойдут.

Пользуясь затишьем, рассматривали ров и другие командиры. Гитлеровцы их заметили (кто мог думать, что они совсем рядом!) и открыли стрельбу из пулеметов.

– Смотрите, вон они, гады, вон где! – закричал Бородулин, указывая на ту сторону рва, где за мешками, должно быть с песком, укрывались немецкие пулеметчики.

По прямой до них метров тридцать – сорок. Работал бы телефон, можно было бы попросить помощи артиллеристов. Впрочем, ничего бы все равно не вышло: слишком близко, можно своих поразить. Придется брать самим.

– Ползи, Толя, к Литваку! – крикнул Греченков ординарцу. – Скажи: после артподготовки взводу проскочить через тот мостик и с тыла захватить пулеметные позиции…

В 13 часов огонь по рейхстагу, Бранденбургским воротам и Тиргартену только в дивизии генерала Шатилогса открыли 89 орудий. Снаряды летели из-за Шпрее и с набережной. Большая часть орудий стреляла прямой наводкой. Со второго этажа «дома Гиммлера» артиллеристы метко били через головы пехотинцев. Отсюда же летели огненные стрелы «катюш». Рядом гулко ухали тяжелые минометы.

На площади поднялась новая туча дыма и пыли. Для атакующих это неплохо – они успели оглядеться, нащупать места переправ. Гитлеровцы, конечно, знали, что сейчас последует бросок пехоты, и потому снова заработали их пулеметы и фаусты. Били они точно по расположению роты. «Они тоже засекли нас, когда наступило просветление, – подумал Греченков. – Поэтому поднимать роту сейчас нельзя, срежут. Надо ждать, пока первый взвод, поднявшийся за минуту до конца артподготовки, выполнит поставленную перед ним задачу. Литвак смелый офицер, он наверняка сумеет разделаться с фашистскими пулеметчиками».

Пробиться первому взводу было нелегко. Видя павших, Литвак больше всего опасался, чтобы люди не залегли. На самом мостике рядового Колюжина ранило в ногу. Боец присел, но Литвак подхватил его под руку и перескочил с ним на ту сторону.

– Лезь в воронку и перевязывайся, – бросил он, а сам с криком «ура» устремился вперед. Бойцы подхватили его клич.

Услышав «ура» литваковцев, командир роты понял, что те бросились на позиции фашистов. Сквозь артиллерийский и пулеметный огонь врага он уловил звуки наших автоматов. «Ага, начали расправляться с паразитами!»

Прошло несколько минут, и успех первого взвода ощутила вся рота. Свист пуль над головой почти прекратился. Лейтенант дал сигнал переправляться. С правой стороны, правда, били орудия, но снаряды ложились в той зоне, которая была пройдена. Бой закипел слева. Видно, гитлеровцы атаковали позиции Неустроева. Там заработали наши орудия. Бесстрашно выкатили их артиллеристы Тесленко в самое пекло.

Разведчики проскочили мостик вслед за взводом Литвака. Литвак сразу повел людей вправо, на позиции вражеских пулеметчиков. Разведчики побежали прямо, но вскоре фаусты и нули стали прижимать их к земле.

Правоторов бежал за Санкиным, когда впереди разорвался фауст. Отброшенный волной, он разглядел, что Санкин упал. Подбежал, увидел, что тот тяжело ранен.

– Витя, не теряй времени! – со стоном произнес Санкин, видя, что парторг раздумывает, что делать с ним.

Глубоко тронули Виктора слова солдата, готового забыть о себе ради выполнения боевого задания. Он оттащил его в воронку, уложил поудобнее и заколебался – начать перевязку или двигаться дальше? Судя по состоянию друга, он не сможет помочь ему, а только потеряет время. Подберут санитары.

– Жди санитаров, Коля! – только и мог сказать он в утешение и бросился вперед. Догнал Булатова. Тот улыбнулся, обрадовавшись встрече на этой кипящей огнем площади. Как по команде, упали в неглубокую воронку, сделанную авиабомбой малого калибра. Только теперь парторг заметил, что Булатов держал в руке древко.

– Давай сооружай знамя, Гриша!

Булатов вытащил из-за пазухи полотнище, а из кармана шпагат, и они стали привязывать ткань к древку. Через несколько минут флаг был готов. Гриша начал было навертывать полотнище на древко, но Виктор остановил его и показал на рейхстаг, который медленно освобождался от дыма и пыли. Побитый и ободранный снарядами, он был совсем рядом.

– Рванем без остановки и с развернутым флагом!

– Что вы, Виктор Николаевич! Они ж весь огонь на нас повернут. Лучше донести его свернутым!

Правоторов отрицательно покачал головой:

– Товарищи наши залегли, и в шквале огня тяжело им оторваться от земли. Нужен толчок, и, когда они увидят флаг впереди, у стен рейхстага, они подымутся. Вперед с развернутым, Гриша!

Бросились вместе. Булатов пригнулся чуть ли не до самой земли, но флаг старался держать как можно выше. Ни пуль, ни осколков не слышал, думал лишь об одном – люди должны увидеть флаг.

Сами не заметили, как под ногами застучали каменные ступеньки. А вот массивная, плотно прикрытая дверь, левее окно, заложенное кирпичами. Но снаряд в нем сделал пролом, в который можно пройти свободно. Подбегая, Виктор бросил в него гранату. На мгновение прижались к стене, прислушиваясь, как грохнула первая граната в рейхстаге.

Булатов оглянулся, и лицо его расплылось в улыбке. В вихрях дыма и пыли показывались фигурки бойцов.

Что есть мочи он закричал, махая флагом. Виктор сделал шаг к окну, и как раз в этот момент оглушительно ударил фаустпатрон. По щеке потекла кровь.

– Витя, ты ранен! – испуганно закричал Булатов.

Успокоился, когда увидел, что парторг небрежно провел рукой по щеке, размазав кровь. Значит, рана не серьезна.

Разделавшись с вражескими пулеметчиками, рота Греченкова перебралась через ров. Часть ее продвинулась на два-три десятка метров, но основные силы были отрезаны плотным огнем фашистов. Били больше всего из рейхстага. «Прятались, сволочи, от наших снарядов, а теперь повылезали, – злился Греченков. – Но все равно нас не остановите».

Он начал упорно ползти. За ним потянулось отделение Такнова.

Вдали, на ступеньках рейхстага, увидел красное полотнище. Это так обрадовало, что он поднялся и побежал, но у самых его ног упала вражеская мина. Ложиться поздно да и ни к чему: осколки мин стелются по земле. Верная смерть. Но что это? Мина не шипит и не дымится. Неужели не сработала? Отбежав, Греченков упал в воронку и вытер со лба холодный пот. Счастье твое, Петр!

Стал оглядываться и прикидывать. Вперед со знаменем вырвались, вероятно, разведчики. Правда, и в стрелковых взводах есть флажки, но они небольшие, а флаг, которым махал солдат, велик. Эта догадка укрепилась, когда разглядел бойцов, бежавших к ступенькам рейхстага с небольшим флажком. Впереди – тонкая фигура Кошкарбаева. Молодец Рахимжан!

И Греченков устремился к рейхстагу. Его догадка подтверждалась: полковые разведчики сумели первыми пробиться к рейхстагу,

2

Едва Правоторов спрыгнул с подоконника, что-то хлестнуло его в живот. Он упал в то же мгновение – такова уж реакция, выработанная годами разведки. Рядом упал Булатов, решивший, что возникла какая-то опасность. Приглядываясь, заметил, что парторг недоуменно ощупывает широкую пряжку своего офицерского ремня. Потом улыбнулся и показал другу пряжку. Пуля сделала глубокую вмятину, но не пробила ее.

– В общем, легкими ушибами встретил меня рейхстаг, – засмеялся парторг и потрогал щеку – кровь на ней уже запеклась.

В темноте отыскали лестницу и бросились по ней наверх, стараясь не стучать каблуками. Пусть кругом враги, но они выставят флаг на видном месте, чтобы он призывал товарищей. Вот и окно второго этажа. Гриша высунулся из окна и, держась за конец древка, стал размахивать полотнищем, крича: «Сюда, товарищи, мы здесь!» Но кто мог его услышать в адском грохоте?

Привязали древко к раме окна и не успели решить, что делать дальше, как внизу затрещали автоматы, грохнули гранаты. Разведчики попадали на пол и изготовились к стрельбе – они будут оборонять флаг, пока живы. Но услышали голос Сорокина и вскочили на ноги. Внизу увидели своих: Семена Сорокина, Ивана Лысенко, Степана Орешко, Михаила Пачковского, Павла Брюховецкого.

Полюбовавшись флагом в окне, Сорокин решил:

– Не увидят его там. Надо на крышу. Лезьте, мы вас прикроем.

Пятерка разведчиков проводила Правоторова и Булатова до чердака.

– Ну, теперь дуйте на крышу, – сказал Сорокин.

Через слуховое окно знаменосцы выбрались на крышу, осторожно, чтобы не провалиться в дыры, пробитые снарядами, подошли к скульптурной группе, что на фронтоне. Подходящее место! Надо только влезть на статую. Поднявшись на ее фундамент, Виктор пригнулся и оперся руками о скульптуру:

– Взбирайся ко мне на плечи!

Гриша встал на плечи парторга, подтянулся и вмиг оказался верхом на коне. Похлопал рукой медную шею огромного коня.

– Хорош, буду привязывать.

Вынув из кармана приготовленный шнур, привязал флаг к шее коня и завязал двойным узлом.

– Ну как? – сказал он, соскользнув вниз.

Взнузданный конь, изогнув шею, рвался вперед, словно ему не терпелось пронестись с развевавшимся над головой красным флагом по площади. Это не то, что в окне. Теперь флаг на виду.

– Гляди, гляди, Гриша, увидали! – воскликнул Виктор, указывая рукой на площадь.

Из облаков дыма выскакивали пехотинцы и с криком «ура» устремлялись к рейхстагу. Их воодушевлял красный флаг. Часть их была уже совсем близко от здания. Пройдет минута – и они ворвутся в рейхстаг… А когда соберутся здесь все роты, не устоять фашистам. Именно об этом и думал он, когда прорывался сквозь огненный шквал. Виктор схватил руку Гриши, крепко пожал ее.

– С наступающим праздником победы тебя, Гриша!

Было 30 апреля, 14 часов 25 минут московского времени.

Дорога в рейхстаг, пусть пока еще узкая, проложена, и по ней одиночки и мелкие группы то и дело прорывались через огненный смерч. Так ручеек, едва пробившись из-под земли, уверенно прокладывает себе путь.

Находясь в гуще атакующих, перебегая от воронки к воронке, от укрытия к укрытию, замполит Давыдовского батальона Васильчиков подбадривал бойцов:

– Гляди, флаг на рейхстаге!

– Спеши на помощь своим!..

Ему помогал Исаков. Парторг батальона и радовался, и завидовал тем, кто уже прорвался в рейхстаг, кто пробился на его крышу с флагом. Он тоже был бы там, но основная масса людей, отсеченная огнем противника, все еще лежала здесь, на площади, медленно, но упорно продвигаясь вперед. И место парторга – среди них.

Видел он, что и командира взвода Атаева волнуют те же мысли. Горяч он, не терпит задержек в бою, да что поделаешь – спереди и сзади густо рвутся снаряды.

– Мы в огненной клетке, Каримджан! – горько произнес он, когда Исаков заполз к нему в воронку.

Увидев флаг на рейхстаге, Атаев не выдержал и с криком «За наше Красное знамя, ура!» рванулся вперед. Взвод побежал за ним, но, после того как, пробежав метров пятнадцать – двадцать, лейтенант был сражен осколком снаряда, снова залег. Исаков попытался поднять Атаева, но тело лейтенанта безжизненно упало на развороченный асфальт.

Прозвучал громкий голос сержанта Медведева:

– Лейтенант погиб. Взвод, слушай мою команду!

Боевой помкомвзвода! Сколько раз Исакову довелось сражаться с ним рядом! Не зря любил его Атаев. Ах, Атаев Атаев… Исаков вспомнил, как горячо он всегда рассказывал о своей Туркмении. Еще вчера долго говорил с ним.

– Даже не верится, что скоро конец войне, – кивнул он тогда на рейхстаг. – Ох и отпразднуем же! И никогда потом не забудем друг друга, сильнее, чем братьев, нас эти бои сроднили. Представляю, Каримджан, приедете все вы ко мне в гости. Русские, украинцы, узбеки, грузины, казахи, татары – целый интернационал! И всем скажу: «Милости прошу, рассаживайтесь на ковре, около плова и кувшинов с вином!» И все – в национальных костюмах. Хотя нет. Давайте встречаться вот в этой одежде, в какой на штурм рейхстага идем. Верно, Каримджан?…

Как неожиданно кончаются жизни в бою… Исаков взглянул на друга, лежавшего на спине с раскрытыми глазами. Кажется, на его лице застыло то боевое вдохновение, с каким он поднимался в атаку, глядя на красный флаг. Только глаза смотрели в дымное облако уже без огня и блеска.

Кто-то тронул Каримджана за плечо, обернулся – Греченков.

– Петр Афанасьевич!.. – Он хотел сказать командиру роты о гибели Атаева, но не смог.

Перед броском на площадь Греченков предоставил взводам и отделениям полную свободу действий. И каждому бойцу говорил: «Не ожидай команды, любым способом – вперед. В рейхстаге разберемся». Но в ходе боя, где удавалось, все же направлял бойцов. Так было и при форсировании рва. Теперь, следя за вздымающимся на пути огненным валом, Греченков заметил, что временами на тридцать – сорок секунд вражеский артогонь переносится вглубь. Этим можно воспользоваться, чтобы выскользнуть из огненного мешка. Наверно, так поступил и Кошкарбаев, уже успевший прикрепить красный флажок к колонне.

– Передать по цепи, – крикнул Греченков, – действовать, как я!

Исаков подхватил слова лейтенанта:

– Действовать, как командир роты!

Выждав момент затишья, Греченков сорвался с места.

– За командиром! Ура-а! – закричал парторг.

До рейхстага было метров пятьдесят – шестьдесят, один хороший бросок. И его сделали. Еще одна группа – и теперь уже довольно значительная – ворвалась в рейхстаг.

Достигнутое положение было зафиксировано в Журнале боевых действий 79 ск: «В 14 ч. 25 м. группа разведчиков 674 сп по-пластунски подползла к центральной части рейхстага и на лестнице главного входа поставила красный флаг. К этому времени рота 1 сб 756 сп вышла и заняла положение в 70 м западнее рейхстага».

Лейтенант Кошкарбаев хорошо знал, что угнаться за разведчиками нелегко, ибо все они опытные ребята, а у него немало новичков, совсем необстрелянных, но изо всех сил подтягивал людей, требовал равняться на разведчиков.

Когда Правоторов с Булатовым показались с флагом на высоком подъезде рейхстага, а затем в окне, Кошкарбаев поднял своих солдат. И вот с первой группой он уже на площадке, у колонн, где не так давно стояли разведчики.

Не долго раздумывая, сержанты Гончаров и Такнов с автоматами наизготовку нырнули в коридор. За ними – солдаты Лобанов, Федоренко, Байманов, Пекунов. Когда лейтенант вбежал туда, в коридоре вовсю уже шла стрельба. Автоматные очереди слышались и откуда-то сверху. «Это разведчики», – догадался Кошкарбаев. Его группа начала осторожно продвигаться по коридору. Лейтенант заботился о том, чтобы люди не растерялись, разойдясь по обширному зданию. Враг может контратаковать с любой стороны, ему тут все известно. Надо осмотреться, не лезть очертя голову, основательно закрепиться.

Лейтенант Литвак поднялся со своими солдатами на второй этаж, взвод сержанта Медведева слился со взводом Кошкарбаева.

Ворвавшись в рейхстаг, Греченков услышал всюду беспорядочную стрельбу. Открыл первую попавшуюся дверь и был оглушен металлическим голосом: «Ахтунг, ахтунг!» Ординарец Бородулин с порога пустил очередь, и тут же оба рассмеялись, увидев репродуктор. Из него понеслась русская речь: «Внимание, внимание! Русские солдаты! С вами говорит комендант рейхстага. Если вы немедленно не оставите здание, будете сожжены. Предупреждаю, если…»

– Тьфу ты, черт поганый! Прямо ошеломил своим «приветствием». – Греченков прикладом разбил репродуктор. Побежал по коридору и столкнулся с Кошкарбаевым и Медведевым. Они доложили о ходе боя.

– Надо загонять их, стервецов, в подвалы, как крыс, – распорядился командир роты. – И не выпускать, чтоб не стреляли по площади.

– Один выход из подвала беру на себя, – объявил Исаков и поспешил к указанному Кошкарбаевым месту.

Греченков прошел на второй этаж, где Литвак уже освободил несколько комнат.

– А сюда бы станковый пулеметик закатить, – заметил Литвак, когда вышли на внутренний балкон. – И по залу, и по коридору отсюда удобно очереди пускать.

Командир роты глянул вниз. По залу метались немцы «Да, ничего не скажешь, удобно. Но где его взять, пулемет?

В коридоре встретил Сорокина, протянул ему руку:

– Поздравляю, Семен Егорович! Душу зажигает ваш флаг.

– Вам спасибо, Петр Афанасьевич. Без вашей роты мы бы не пробились.

Стрельба разгоралась, в темноте там и тут сверкали вспышки автоматов и гранат. Оглушительный грохот перекатывался по коридорам.

Спустившись вниз, Греченков очутился около Исакова, намеревавшегося идти в подвал.

– Не поймешь, – сказал он. – Дали туда очередь – ответили. Бросили гранаты – замолчали.

Греченков поддержал:

– Пойдем вместе.

Спустились по ступенькам. Тихо. Но едва сделали несколько шагов, справа что-то грохнуло. Нащупали дверь, открыли, выставив автоматы. К удивлению, увидели не фрицев, а двух девушек, которые с радостным криком бросились навстречу, не обращая внимания на автоматы. По возгласам поняли, что перед ними русские. Вот с такими же восторженными глазами несколько дней назад подбегали девушки, освобожденные из концлагеря. Эти здесь на мойке посуды – об этом свидетельствуют многочисленные тарелки и кастрюли. «Наверно, кастрюлю уронили, когда мы проходили», – отметил Петр.

– Родные наши, заждались вас! – наперебой заговорили девушки. – Снаряды и бомбы по рейхстагу бьют, весь дом дрожит, а мы радуемся и все ждем, ждем…

Не останови их, проговорят целый час и больше, а сейчас дорога каждая минута.

– Где немцы и сколько их, не знаете? – прервал их Греченков.

Девушки начали прикидывать по тарелкам. У них более трехсот тарелок, но в подвале есть еще посудомойки. Совсем недавно немцы были здесь, но, заслышав взрывы и стрельбу, куда-то убежали.

Греченков повернулся к двери.

– Мы с вами, не хотим оставаться здесь, – попросили девушки.

– Нет, девчата, потерпите еще. Вы нужнее нам здесь. Вроде партизанок-разведчиц будете. И ведерки с водицей держите наготове. Там наверху воды-то нет.

Коридоры в подвале с разветвлениями, далеко от выхода удаляться опасно. Пришлось вернуться.

– Будем считать, Каримджан, что под твоим замком более трехсот немцев, – сказал Греченков. – Держи крепче, не давай отмыкать.

Командир роты спросил телефониста, есть ли связь. Тот угрюмо покачал головой. Выйдя из здания, увидел два пулемета на площадке. Около них устраивались пулеметчики. Видно, только добрались, еще потные. По ступенькам бежал командир пулеметной роты капитан Забидхаков. Отдышавшись, сообщил, что его задача – занять позиции перед рейхстагом, чтобы отразить возможные контратаки противника со стороны Бранденбургских ворот. Эту же задачу будет решать и батальон Логвиненко по мере подхода бойцов. Вытирая пот с лица, пожаловался:

– Видите, расчеты всего из двух человек. Остальные либо погибли, либо отстали. Пройти с пулеметом почти невозможно.

– Слушай, капитан, а мне пулеметы вот так нужны… – Греченков провел ребром ладони по горлу. – Выдели хоть эту пару.

Забидхаков заколебался. У него их всего два, и неизвестно, когда пробьются остальные. Греченков настойчиво повторил просьбу, объяснил, насколько это важно.

– Да я понимаю, лейтенант. Но ты учти, что позиции, на которых стоим мы, тоже для взятия рейхстага требуются. Вообрази, что будет в здании, если мы не удержим немцев и они прорвутся к тебе?

Конечно, придется туго. Но утешает то, что постепенно накапливаются пехотинцы Логвиненко. Народ у него такой, костьми ляжет, не пустит. А если гитлеровцы из подвалов полезут, каково будет роте…

– А, была не была, бери! – сдался капитан. И тут же крикнул: – Антонов, Середа, Агарков, Ермаков! Занять позиции по указанию лейтенанта.

Один расчет Греченков поставил около входа в подвал.

– Ну, теперь замок у нас крепенький, пусть только сунутся! – потирая руки, воскликнул Исаков.

Второй расчет поставили на балконе.

Дело налаживалось. Вот досадно только, что связи с комбатом нет. Не успевают провод срастить в одном месте, как его перебивает в другом. Лейтенант машинально повертел телефонную трубку в руках и, опустив, задумался. Послать связного? Но каждый человек на учете… Обрадовались, узнав, что Сорокин решил идти к командиру полка с докладом о выполнении поставленной перед его группой задачей.

– Скажите, что бойцы будут держать рейхстаг до последнего, но помощь нужна неотложная.

3

Сорокин и Лысенко выскочили на бушующую площадь. Ползком сюда, ползком и обратно – медленный этот способ передвижения, но по-иному не доберешься. Старались не отрываться друг от друга. Встречая пробивавшихся к рейхстагу, ободряли их:

– Давай жми, ребята! Наши в рейхстаге, спешите на подмогу! – А чтобы те не приняли их за отступающих, поясняли: – Мы оттуда с донесением.

От этих слов загорались радостью глаза бойцов, светлели потемневшие лица.

И все же разведчики потеряли друг друга. Посреди площади вражеские снаряды рвались так густо, что в двух шагах ничего не видно. Лысенко успел нырнуть в какое-то углубление, оказался на каких-то ступеньках и не сразу понял, что они вели в подземелье. На первой площадке остановился, предполагая, что сюда же последует и лейтенант. Но тот не шел. Что делать? Обстрел не уменьшался. Дрожали каменные ступеньки, осыпалась штукатурка со стен. Куда же все-таки ведет эта лестница? Заработало чувство разведчика, и он спустился по ступенькам. Лестница свернула влево, потом вправо. Миновал еще два поворота и очутился у железной решетчатой двери, за которой начинался подвал. Остановился, ощутив запах лекарств. Неужели госпиталь? Забираться туда рискованно, однако и уходить, не узнав, не хотелось.

– Эй, кто там, выходи! Комм! – крикнул несколько раз и стал стучать прикладом автомата в железные двери.

Вскоре из-за поворота показалась голова в генеральской фуражке. Автомат у Лысенко наготове. Простой пехотинец, пожалуй, не замедлил бы пустить очередь, а у разведчика профессиональная выдержка. Не нажал на спусковой крючок – и на мгновение пожалел об этом. Голова вдруг исчезла, и тотчас раздался крик. Не солдат ли сзывает генерал? Сделал было шаг, чтобы спрятаться за притолоку, но тут же раздумал. Еще вообразят, что испугался. Если сунутся – чесануть их и с такого положения сумеет. Остался на месте.

Не прошло и минуты, как выглянула та же голова, потом показалось туловище. Так и есть, генерал при полной форме. А за ним другой. Сами подняли руки. Даже дух захватило. Сколько раз, отправляясь в поиск, помышлял о генерале, наперед зная, что это неосуществимо: фашистские генералы держались подальше от передовой. Но теперь тыла у них нет, сам Гитлер и то оказался на передовой. Прямо на дуло автомата идут генералы, наверное, душа в пятки ушла, а все-таки плен они сочли лучшим для себя выходом: можно остаться в живых.

Лысенко успел заметить, что генералы косятся на его автомат, боятся, как бы он не сразил их в упор. Разве они знают, что перед ними разведчик?

– Битте! – вежливо произнес Лысенко.

Пропустив генералов вперед, еще сильнее почувствовал запах лекарств, тот самый, который на всю жизнь надоел ему в госпиталях. Неужели раненые? Вроде нет, поднимаются по ступенькам твердо, нормально. Пригляделся к погонам – нестроевые. Уж не военврачи ли высокого ранга?

Дьявол с ними, не до этого сейчас. Нужно решать более важное – что делать с ними, как доставить на КП? Ведь не поведешь же их по площади с поднятыми руками. Фашистская артиллерия не сбавила темп стрельбы, на площади по-прежнему стоял грохот. Старшего сержанта охватило беспокойство, и он заспешил наверх, прикидывая, что предпринять для сохранения генералов.

Перед выходом на площадь остановил их. Надо чтобы генералы опустили руки. Но, как назло, не мог вспомнить нужные слова. Хорошо знает «хенде хох!» (руки вверх!), а вот как скомандовать опустить руки – забыл. Пауза затянулась, и Иван испытывал неловкость. А генералы с недоумением уставились на него: дескать, о чем задумался русский солдат? Выглядят смешно: один высокий и тонкий как жердь, другой низенький кругляк, В кино бы их снять, ну точно Пат и Паташон вышли бы. А нужное немецкое слово так и не приходило.

– Опустите хенде, – произнес он, а когда генералы не поняли эту смесь, взмахнул рукой. Поняли и с облегчением опустили, во взглядах благодарность. На ремнях у обоих по кобуре с пистолетом. Можно отобрать, но зачем? Чтоб самому тащить? Не станут же они в такой обстановке стрелять. На всякий случай все же нужно предупредить. Указав на кобуры, Иван погрозил пальцем и для вящей убедительности потряс автоматом. Генералы отрицательно замахали головами:

– Наин, найн! Яволь, яволь!

Ну, поняли, и хорошо. Теперь остается объяснить, что нужно ползти. Но это уже там, наверху. Сумеют ли? Если нет, туго с ними придется.

Опасения оказались напрасными. Генералы довольно быстро поползли и сразу поняли куда, как только разведчик назвал имя Гиммлера. Тощий вырвался вперед, у толстого шея покраснела, как у вареного рака. К счастью, теперь снаряды рвутся в стороне. Но осколки их голосят вокруг, заставляя генералов еще плотнее прижиматься к земле. Усмехнулся: обучены. Видно, уже пришлось им под нашими снарядами ползать. Может, и в брянских краях под пулями партизан побывали…

Спереди раздался повелительный окрик на русском языке, и тотчас же передний генерал хрипло ответил: «Гитлер капут! Гитлер капут!» Из повстречавшейся группы бойцов один было схватился за автомат, но Лысенко заметил и предупредил: «Отставить! Веду пленных». Его обозлил этот «герой», который всю обедню мог испортить, и поэтому, когда тот спросил, где это старший сержант таких сцапал, ответил подчеркнуто резко:

– В рейхстаге! Спешите, нечего тут с пленными воевать.

– Мы подумали, что они в контратаку полезли, – объяснил один из встречных.

Лысенко задумался. «А что, если еще попадутся такие, которые захотят открыть огонь, увидев генеральские фуражки с высокими тульями?» И пополз впереди генералов – теперь они будут ограждены от всякой случайности.

Опять попали в зону сильного обстрела. Временами Лысенко терял из виду своих «подопечных», окутанных облаком дыма и пыли. В большой воронке устроил «привал», который и без обстрела оказался кстати: оба генерала, особенно толстый, умаялись. Глядя на них, поругивал себя. Черт дернул влезть в эту канитель! А вдруг напрасно? Какие сведения могут дать эти нестроевые, по всему видно, медицинские профессора? Лейтенант Сорокин, поди, уже побывал у подполковника, доложил обстановку в рейхстаге… Однако пора вылезать из воронки, смерч огня переместился в сторону.

II он пополз дальше рядом с генералами, из предосторожности то и дело выкрикивая:

– Пленные из рейхстага! – и с удовольствием отмечал, как это подстегивает штурмующих.

4

Как только флаг показался на фронтоне рейхстага, подполковник Плеходанов, не сводивший глаз со здания, оторвался от бинокля.

– Разведчики на крыше. С флагом. – Повернулся к замполиту, подал бинокль: – Смотри, Евгений Сергеевич!

И, взглянув на часы, стал докладывать комдиву о том, что в 14 часов 25 минут над рейхстагом взвился флаг, хотя и отдавал себе отчет в том, что флаг на крыше – это еще не взятие рейхстага, что гитлеровцев там не меньше, чем было в «доме Гиммлера», и нужно рассчитывать на многочасовой бой. Главное – пробиться в здание основным силам, иначе смельчаки могут не удержаться.

Конечно, серьезно помочь первым героям могло лишь вышестоящее командование – требовалось подавить арт-позиции противника, расположенные в парке. Но в ожидании помощи нельзя бездействовать. Надо как-то и самим закрепить успех передовых подразделений, прорвавшихся в рейхстаг. И прежде всего надо восстановить с ними связь. Телефонная явно не годилась в этом огневом шторме – едва соединяли провод в одном месте, как он рвался в другом. С рацией тоже пока ничего не получается… И как же обрадовался, увидев на пороге лейтенанта Сорокина! В посеревшей от пыли кожанке тот с порога доложил:

– Товарищ подполковник! Боевое задание выполнено. Наш флаг на рейхстаге!

Плеходанов шагнул к лейтенанту с протянутой рукой:

– Молодцы! Флаг видим. Садись, рассказывай, что там происходит.

Командир с комиссаром старались не пропустить ни одного слова, переспрашивали, когда очередной снаряд заглушал голос лейтенанта.

– Из десяти разведчиков в рейхстаг пробилось семь, – заключил Сорокин и, вздохнув, добавил: – А сейчас и Лысенко неизвестно где… – Застонав, обеими руками схватился за голову.

– Немедленно в медсанбат! – распорядился подполковник, знавший, что Сорокин и раньше имел тяжелое ранение в голову. Сорокин покосился на забинтованную голову майора Субботина. Тот догадался, о чем думает подчиненный, объяснил:

– На меня не гляди, я медпомощь получил на месте. Неохотно Сорокин отправился в медсанбат – ведь он так и не узнал, куда делся помкомвзвода. Неужели лежит, раненный, на площади?

Однако Лысенко объявился сам, и вскоре после лейтенанта. В подъезде отряхнулся, чтобы зайти к командиру полка в более или менее приличном виде. Приводили себя в порядок и плененные им генералы, с которых ручьями лил пот. Начали протирать лица белоснежными платками, после чего в руках оказались черные тряпки. Лысенко забрал у них пистолеты (а то подполковник еще всыплет за беспечность!) и, постучав в дверь, пропустил вперед пленных.

Плеходанов удивленно взглянул на вошедших фашистских генералов, а когда увидел за ними старшего сержанта, все понял. Его озабоченные до этого глаза засияли радостью. Лейтенант Сорокин только что доложил ему о пропаже своего помкомвзвода, но вот он жив-здоров, да еще с такими «языками»!

Выслушав доклад Лысенко, Плеходанов с помощью разведчика сержанта Зинченко, хорошо владеющего немецким языком, начал допрашивать генералов. Те охотно отвечали. Да, они медики. Их госпиталь подземным ходом связан с рейхстагом. Да, они осведомлены о численности гарнизона. По их данным, там около двух тысяч человек!

Подполковник тут же доложил эти данные комдиву Шатилову, и тот приказал немедленно доставить пленных к нему.

Медики попросили, чтобы их сопровождал этот же, как они выразились, приятный унтер. Плеходанов усмехнулся:

– Ишь как ты их расположил к себе.

– Берег, как самого себя, товарищ подполковник.

– Спасибо, товарищ Лысенко. Поздравляю! – Комполка пожал руку старшему сержанту. – Веди их к комдиву.

Когда они скрылись за дверью, майор Субботин проговорил:

– Два подвига в одном бою совершил парень. Героя достоин.

– Согласен, Евгений Сергеевич, – ответил Плеходанов. – Прорыв в рейхстаг с флагом и захват генералов заслуживают этого. Кончится бой, всю разведгруппу к награде представим, а Лысенко особо. Пока же надо думать об усилении штурма. Если там действительно двухтысячный гарнизон, туго нам придется.

Хирург Раиса Федоровна Калмыкова, к которой попал Сорокин, была занята раненным в ногу солдатом.

– Посидите пока, – попросила Сорокина медсестра Аня Фомина.

Лейтенант стал наблюдать за работой врача. Маленькая ручка у этой совсем юной блондинки, а твердая, видно. Вишь как ловко пинцетом орудует, мигом осколок фауста из голени солдата выхватила.

– Ну, что будем с ним делать: бросим сюда, – показала она на тазик, – или возьмете на память?

– Возьму. Хоть и поганая, а все-таки память из Берлина.

Сорокин усмехнулся. Какую только «память» не привезет солдат с войны!

Обрабатывая рану, Калмыкова расспрашивала солдат о том, как брали «дом Гиммлера».

Всем интересуются эти медсанбатовцы. Сведений у них о ходе того или иного боя нередко собирается больше, чем в штабе дивизии, о героях узнают всегда из первоисточников. Не случайно газетчики заглядывают сюда частенько. Сорокин не раз встречал около раненых старшину Николая Шатилова – корреспондента дивизионки.

И не только раненые их привлекают. Сами врачи, медсестры, санитары тоже достойны доброго слова в газете. Во время наступления сутками не спят, сколько жизней спасают! А сколько среди них подлинных мастеров своего цела! Скажем, главный хирург Алексей Степанович Бушуев. Не только в дивизии, во всей армии славится.

Навещая раненых своего взвода, Сорокин успел познакомиться со многими врачами. Да и его ран касались их умелые руки. Не раз благодарил он хирургов Константина Кузьмича Батаева, Анну Михайловну Кокоулину.

Вот та же Калмыкова – всего полгода на фронте, а как работает! Сорокин как-то разговорился с ней, похвалил за то, что быстро освоилась с фронтовой обстановкой. И тут обычная веселость ее пропала, глаза потускнели* «Привыкнуть к фронту трудно, даже, пожалуй, невозможно», – грустно призналась она и рассказала о только что законченной операции.

Привезли молоденького солдата Сергея Мамонтова. Нога у него висела как плеть, была холодная и вся черная. Нужно срочно ампутировать, чтобы спасти жизнь солдату, а он умоляет: «Доктор, миленький, оставь ногу-то, не отрезай. Ну как я без нее буду, ведь я совсем молодой!» Разве к такому привыкнешь?

Сейчас обрабатывает рану легкую, и настроение у нее веселое, хотя глаза и воспалены: «Если два-три часа в сутки урвешь для отдыха, это уже хорошо. Десять дней уличных боев дорого стоили…» Отошла к крану, стала мыть руки. Тем временем Аня бинтовала раненого.

– Ну, разведчик, показывай, что у тебя, – шутливо спросила Калмыкова, подходя к Сорокину.

– Да ничего серьезного, Раиса Федоровна. Осколка на память в голове не засело… – Взгляд Сорокина остановился на тазике, почти до краев наполненном пулями и осколками. – Ого, сколько вы их повытаскивали! Эти, что ж, не захотели брать?

– Всякие тут, – вздохнула Раиса. – Иные не могли взять, иные не пожелали. Взяла бы сама эти фашистские «сувениры», да тазик не поднимешь… Ой, как вам марлю положили…

– Сам обматывал, возвратившись из рейхстага.

– Как, вы из рейхстага и молчите? Радио о вас передавало. Расскажите же толком, как и что там… – Увидев входящего в операционную командира хирургического взвода лейтенанта Матюшина, обратилась к нему: – Иван Филиппович, лейтенант Сорокин из рейхстага, к счастью, сравнительно легко отделался. Посмотрите.

– Много там раненых? – спросил Матюшин, разглядывая рану.

И когда Сорокин ответил и назвал в числе раненых лейтенанта Греченкова и сержанта Такнова, хирург недовольно проворчал:

– Греченков – известный «симулянт», всегда игнорировал медсанбат. Все на своих средствах тянет. И подчиненные с него пример берут, не идут в медчасть. Этак и доиграться можно.

– Он еще у «дома Гиммлера» был ранен.

– Ай-я-яй, – покачала головой Раиса. – Раненый пошел на штурм рейхстага?

– Говорит, совсем забыл о ране. И не мудрено: Кенигсплац хуже ада.

– Приготовьтесь, Раиса Федоровна, – сказал Матюшин. – Раз Магомет не идет к горе… В общем, придется нам выбросить пункт в рейхстаг.

– Я готова хоть сейчас, Иван Филиппович.

Сорокин хотел повидать своего Санкина, но Матюшин огорчил: в тяжелом состоянии солдат отправлен в госпиталь. Подробности расспросить не успел – подъехала машина, в которой командир медсанвзвода полка Григорий Жидель привез раненых, и надо было срочно перенести их в помещение.

В приемной Сорокин столкнулся с Лысенко. Сдав пленных и узнав, что медсанбат рядом со штабом дивизии, он поспешил туда. При виде друга Сорокин остолбенел, потом в тревоге бросился к нему:

– Ты ранен?

– Нет, пришел навестить раненого.

Веселый тон помкомвзвода успокоил лейтенанта, все еще не выпускавшего его руку.

– Пойдем в полк, по дороге все расскажешь.

Обстрел моста и прилегающего к нему района продолжался, то и дело приходилось нырять в подвалы.

Облегченно вздохнули, лишь войдя в «дом Гиммлера», за толстыми стенами которого было безопаснее. Но именно здесь и случилась беда. Когда Лысенко заглянул в одну из комнат первого этажа, туда влетел снаряд. Взрывная волна бросила старшего сержанта в угол. На какое-то время он потерял сознание. Очнулся, ощупал себя – цел и невредим! Каких только чудес не бывает на фронте!

Взгляд его остановился на развороченном окне. Ага, это в него попал снаряд. Но почему стало так тихо? Встал, потер уши – тишина не нарушалась.

В комнату вбежал Сорокин. Он что-то кричал, но Лысенко ничего не слышал. Выходит, оглушило. Сорокин подхватил его под руку и повел в подвал. Лысенко хотел объяснить, как все произошло, однако язык не повиновался: прилипал к нёбу, заплетался. Выходит, еще и контужен.

Около часа просидел, облокотившись на вещмешок, прежде чем стал различать еле уловимый грохот, будто артиллерия стреляла где-то за много километров.

«Значит, глухота пройдет», – обрадованно подумал он и твердо решил возвратиться в рейхстаг, где сражались его друзья-разведчики.