Охотничьи рассказы М.Коломыйченко

[Ira]

Но иногда вот таким)


---------- Добавлено в 13:29 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 13:26 ----------



---------- Добавлено в 13:31 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 13:29 ----------

Моя охота
Михаил Александрович Коломыченко
Белгород, 2008
Охота, охотник... Его охота... Что таится в словах этих? Надо ли объяснять это тем, кто не мыслит себя без горизонта, за которым, если пройти еще немного, обязательно будет такое место, от которого захватит дух, и как в юности сердце забьется от счастья бытия, вместе с травами, со всеми тварями божьими, с ветром, с небом, всегда разным, с землей, где ты родился.
Моя охота зачалась в суходолах, вбиравших в себя множество овражков, балочек, отороченных непролазными посадками лоха серебристого, акацией или жиденькими тополями с каким-нибудь кустарником.
Что за чудо эти балки, поросшие весной земляникой, чабрецом, душицей, так что ногу не высунешь, потом зверобоем, бессмертником и всем тем разнотравьем, по которому ступали ноги наших предков. Не тронутые заповедные кусочки Земли. Духмяные, прогретые солнцем, они втекают в обширные лога, одна из сторон, как правило, покрыта лесом – дуб, орешник. Если лог покрыт лесом с двух сторон, то обыкновенно по его дну найдешь воду – болотину с ваннами в грязи от боков кабана, а по закрайкам леса осенью обязательно найдешь кляксы вальдшнепа - северного гостя. Болотце превратится в ручей и уже в долине, на просторе между купами ив, заблестит речка. Скорее речушка, пускай это будет Короча, хотя их множество в моей лесостепи: Коренек, Везелка, Ворскла. Вяло они текут летом и только весной выходят на простор луга. Короча интересна своей широкой поймой, по краям которой идут самые большие тяжи леса. Это чистые дубравы, перемежающиеся с кварталами лещины, клена. Они и дают пристанище кабану, косуле европейской, оленю. На протяжении всего леса по краям дубрав расположены поля люцерны, пшеницы, кукурузы. Эти места, как никакие другие, напоминают охотничьи угодья Франции, Германии. Схожесть сейчас добавляет правильное и качественное ведение охотхозяйства «Междуречье».
С рейсового автобуса можно увидеть пасущихся оленей, косуль. Европа! Идиллия для цивильного охотника. И мы вот-вот доживем до фетровых шляп, клетчатых пиджаков, альпийских гетр. Охота с вышек осенью и зимой, охота на трофейного козла косули, охота на реву, где собирается до 15 оленей кряду. Эти охоты позволяют испить просто густой настой из кубка охотничьей страсти. Впечатление действительно остается в чистом виде, не нарушенное долгими переходами и сопутствующими «тяготами и лишениями». Это как торжественное театральное действо. Вы становитесь участником самых важных событий в жизни животных – турнирные бои. Именно слово «торжественно» подходит к этим охотам, но продолжим путешествие по самым вкусным местам нашего края.
Снова выйдем из леса, оглядим окрест и, если это будет зима, то в сумерках, при чистом звездном небе, находясь на взлобке, охотничий взгляд безошибочно узнает, угадает в дальней, как бы вьющейся точке, мышкующую лису. Сколько веков живет этот зверь бок о бок с нами, как великолепно он приспособился к этому соседству, мало того, как процветает этот вид, диву даешься, на охоте с гончими – это первый трофей.
Поголовье собак породы русская гончая у нас одно из самых многочисленных в стране. Порой удивляешься – держат этих собак и те, кто пропадом пропадает весь сезон в полях и те, которые два раза в сезон выходят в поле, но собак этой породы держат. Это действительно наша национальная порода. И если русская псовая зиждется больше возле столиц, то в провинции правит бал русская гончая. Слава гончей! Слава лисе! Сколько страсти, сколько жадности вызывает этот зверь в душе охотника! Кто, как не он, из постороннего зрителя в одну охоту может сделать завзятого охотника. Кто, как не он, может заставить забиться сердце видавшего сотни охот пожилого человека.
Пойма реки, камыши.… В них отъем с жиденькими вербами, гончие ревут, глаза всматриваются до слез, если лиса будет, то только в этом проеме, будет не долго, пройдет в секунду, иногда как из пращи, ружье на изготовку, сердце бьется *– в ушах слышно. И она появилась… Рывками, прислушиваясь, по краешку, еще не выходя на чистое. Отвернулась. Ружье вскинуто. Удар. Осталась на месте. Господи, слава тебе! Вишневая, темная с черным брюхом, лапами, какая красавица, по крупу снежком посыпана. Поднимаю, нюхаю, и пахнет свежо зверем и снегом. Зима. Лежит красная лиса, крутятся красные от вечернего солнца собаки, камыш стал почти оранжевым. Господи, слава тебе!
Для городского эта охота не доступна. Традиционно не держат у нас собак в городе этой породы, кроме самых истых, таких как Александр Кузнецов, рафинированный охотник, мастер, которого трофей интересует поскольку «конец – делу венец», но само дело* – гон – он может слушать его часами, разбирая все тонкости и прелести, а «на номерах» стоит, как всегда, его друг Дядьков, который тоже не без сожаления прервет гон выстрелом после того, как русак выкатит почти к его ногам.
Милые люди, именно вы не прерываете традиции, несете эту культуру. Любой народ красив именно таким, казалось бы, незначительным знанием, умением, в этом смысле – это умение наганивать гончих, знание повадок лисы, зайца, по большому счету, умение думать, как эти звери. Моменты перевоплощения здесь явно присутствуют. Это и есть часть охоты – почувствовать и себя частью природы. С.Т. Аксаков, описывая жизнь бекаса или гаршнепа, так знает их, что уже, кажется, точно ходил между болотных кочек вместе с ними. Николай Зворыкин, уникально описавший жизнь волка и имеющий на своем веку не один десяток этих хищников, наверняка сам думал как этот зверь, был в шкуре то переярка, то вожаком стаи. Какое же это удовольствие – походить волком по лесным мхам и лесным травам, поспать со своими собратьями под звездным небом.
Волк в область заходит с Украины, на севере – с юга Курской области, охота имеет спорадический характер и производится избирательно – там, где хищники явно обосновались. Допускать этого, к сожалению, нельзя, а жалко. В Англии этого хищника нет 100 лет, в Европе последнее пристанище – Альпы, немного в Испании, а мы еще можем себе позволить, сидя ночью на краю села, ожидая рыжую, вдруг увидеть собаку. Да это же волк! И, как Коля Ростов, попросить господа, чтоб он вышел ближе к тебе и чтобы лисья нулевка достала серого. Почет и уважение было бы вам обеспечено на годы вперед, если утром селяне во дворе вашего дома трепали за ухо матерого.
Но вернемся к лисе. Ее однозначно много, сезон охоты продлевается до конца февраля и тут – норные собаки. Кто-то скажет: «проза, никакой романтики». Но представь, уважаемый читатель, за окном тихо падает снег. Начался он еще ночью, спешить никуда не надо. Проверять норы с верным спутником Фоксом или ягдтерьером надо часов с 10. Снега много. В поле ни строчки. Подойдя к оврагу, я был «в мыле», спустился вниз и, пройдя чуть ли не по пояс в снегу километра два, отдышавшись, приблизился к норе. Со дна оврага подниматься не было сил. Нора была у верхней кромки оврага. Собака бросилась в нору. Времени занимать позицию просто не было да и не за чем - я был в маскхалате. Я просто стоял и ждал. Отнорков снизу видно не было, все белым бело. Я знал, что лиса может пойти буквально к моим ногам. В стволах была четверка и четыре ноля в контейнере – до норы было далеко. Возможности бить в высунувшуюся из норы лису у меня не было. Я рассчитал: или надо бить под ногами, или далеко. Первая лиса потекла вверх быстро, как будто не было рыхлого глубокого снега. У меня было время для прицеливания. Возле самого края, секунда – и она исчезнет, я ударил нолями. Всё – лисы нет. Собаки тоже. Жду. Сердце стучит: попал? Нет? Лис крупный, неужели ушел? Не может быть – время для прицеливания было. Собака в норе. Надо стоять, не дергаться. Февраль. Лис в норе – по две, по три. Свадьбы. Как из рогатки камень, вниз, ко мне под ноги, не касаясь земли, летит лисичка, в двух метрах проскочив мимо меня, летит на противоположный норе склон. Бью. Так же, в самый последний миг, на наддуве. Виден один зад с хвостом. Одежда не позволяет прицелиться быстро, всё, как в замедленной съемке, миг – и только белый наддув снега. Ан нет! Выстрел. И тишина. Цыган выскочил по следу второй так же мимо меня. И опять тихо. С какого то рожна надел ватные штаны, они намокли и замерзли. Ноги перемещаются с невероятными усилиями. Пру за собакой. Выползаю из оврага – ни собаки, ни лисы. Иду по следу. Кровь. Возня. Слава богу! Еще не вижу, но уже знаю – одна готова. Собака лает, терзает. Подбадривая издалека, хвалю. Надо опять в овраг за первой. Уже ничего не хочу. Вечер. Обдирать некогда, кладу в рюкзак. Лисичка аккуратная, яркая, мех ровный. Скатываю в овраг и на четвереньках выхожу на след первой лисицы. Кажется, собака уже не рада прыгать, как кенгуру, из этого снега. Вторая лежала сразу над срезом, напротив норы. До трассы надо было еще идти 4 км, и была она опять же на противоположной стороне оврага. Ночью меня подобрал на трассе божественной души водитель КамАЗа. Из-за мерзлых ватных штанов я не мог сам к нему забраться. Вид был достаточно беспомощный. Кое-как я втащил себя, собаку, рюкзак с двумя лисами и ружьё. Тепло и запах солярки показались мне елеем. Глядя на своего спасителя, я видел некоторое свечение у него в области стриженой макушки.
Надо ли говорить, что такие охоты не забываются, хотя они похожи зачастую на военные действия. Зато на следующий день (только к вечеру!) я, размяв тушки этих лисиц, снял шкурки и с удовольствием разобрал причины, столь для них губительные.
Нет, господа! И в этой охоте достаточно поэтики, правда, несколько героической.
Заяц русак. Зверь. Неохотник скажет: Какой зверь? Что вы мелете? Зайчик? Нет, дорогие мои, – это зверь, настоящий, сильный, умный, красивый. Стоит рассмотреть заднюю ногу крупного русака, мощные мяса, сухожилия-тетива, расставленные пальцы с когтями. Ох, как бы я не хотел, чтобы подраненный русак, не правильно взятый за перед, сделал толчок такой лапой. Нет, друзья мои, это зверь. На красоту рубашки мало кто обращает внимание, но я попрошу вас, добудете русака в декабре уже по морозцам, разложите его на белом снегу или на соломе, растяните его во всю длину. Душа у зайца, как дорогая рысь, расписная голова, золотые волосы по черной спине, белоснежный подбой, венчает это все изящный хвост, а голову – великолепные уши, это целое архитектурное сооружение, куда там Гауди.
Охота на русака не бывает скучной. Есть в этом зверь такая охотничья манкость, манкость такой силы, что не может не забрать. И самотопом, и с гончими. А после порошки! Мать родная!! Утро. Будильник прозвонил в 7 утра. Снег начался еще в полночь, сейчас уже чуть плывут снежинки. Через час пересекаю первый малик, заяц с жиров уходит в посадку, вижу еще один след, но с первого не схожу и целенаправленно иду рядом – только бы не лег в посадке – уйдет и не увидишь. Только до теплой лежки дотронешься рукой. Так и случилось. Заяц сделал скидку и ушел в непролазные кусты головки оврага. Я уже знал, что видит меня, слышит и уже наготове или, хуже того, уже не торопясь, улепетывает от греха подальше. Обошел весь околоток, снег свежий, нетронутый. Все видно издалека. И вот он – выходной след с резко очерченными комьями снега. Они только что легли. Заяц спокойно уходил в долину реки. Молю бога, чтоб не залег в следующей посадке. Переходит посадку и дует в болото. Странно, пройти его он не сможет, речка пересекает всю болотину, вода еще не замерзла. Где ляжет? В болоте мокро – не может лечь, просто негде. Чепуха какая-то. Но след прямиком идет по мокрым болотным кочкам. По-над краем делает скидку. Всё. Сейчас ляжет. Погода мокрая. Ляжет. Уже лег? Может опять смотрит на тебя? Нет. Проходит своим ходом. Опять скидка. Сердце стучит. Парадоксально, но он пошел в болото. Дальше – еще глубже. И я знаю, что если он поднимется, то поднимется в ближайшие 5 секунд – ведь я оглядел кромку болота – выходного следа не было. Он в болоте, время опять растягивается, сердце стучит, глаза всматриваются в каждую кочку. Вот он! Я вижу начало движения. Это самая главная гарантия, что заяц будет твой. Не прозевать. Успеть вскинуть. Нужно время или заяц отрастет в секунду и будет поздно. Пах! Через голову. Лежит. И кажется просто: шел по следу, заяц выскочил, ну и добыл, но это был, пожалуй, самый легкий случай. Нюансов, которых может преподнести при охоте этот зверь, великое множество и именно за это его почитают охотники. Кулинарную ценность этого животного я опускаю. Для меня этот вопрос решен давно: рагу из зайца – самоценность. И все. И достаточно. Теперь можно и на небо посмотреть, и мерзлую вешенку пособирать и синицам-ополовникам удивиться. На душе радость, легкость. День сорван. Отличный день.

---------- Добавлено в 13:33 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 13:31 ----------

ПЕРЕПЕЛ
Но не только болото, луг, река – арена охоты «по перу». Есть птица, которая заставляет охотника держаться мест сухих, а в обеденный августовский пал – просто экстремальных. Стерня ячменя, пшеницы, кровяные были гречихи, шапки подсолнуха ¬– всё залито разгулявшимся августовским солнцем, да так, что глазу больно. А ведь утро было холодное! И никак не верится, что утром, охотясь на бекаса и ввалившись в ручей, мой товарищ своими зубами напомнил, что осень не за горами. Но уже в десять, выйдя на просторы полей, мы понимаем, что день будет – пепел.
Собакам работать два часа, от силы, работать по птице, вес которой вряд ли превосходит вес бекаса, скромную пером, под стать стерне, уже сухим травам, колосьям проса, кое-где оставшимся нескошенными по закрайкам полей.
Птица эта ещё до 30-х годов прошлого века была известна каждому, будь то Москва или какой-нибудь провинциальный городок, на улицах Замоскворечья или какой-нибудь глухой деревеньки. Держали люди эту птицу в клетке, и не для диетических яиц, каковые сегодня и напоминают горожанину, что есть такая птица, а для песни, точнее – для перепелиного знаменитого боя. Кому из охотников не известен клич этой чудесной птицы, которым она возвещает о приходе настоящего тепла, о том, что: «Всё люди! Кончился холод! Будет голубое небо, буйство трав, крики детей возле реки». Именно для того, чтобы ассоциативно всё это переживать снова и снова, перепел был в очень многих домах, на улицах, во дворах. В жилых помещениях мало кто отваживался держать птицу. Если в полях «бьющего» перепела слышно за 3 километра, то в доме после одного «удара» этой птицы «мёртвый проснётся». Странно он звучал в окружении домов, улиц с гремящими повозками, но люди, работая, знали, что придёт время, и глаза увидят просторы полей, многоцветье трав. Раскушали перепелиный бой и в Китае, и в Японии, таджики, киргизы – каждый народ имел свои манки для ловли самых рьяных и голосистых петушков. Больших денег стоил перепел, издававший не только яркий «бьющий» звук, но и делавший это раз по двенадцать кряду. Перепел или жаворонок полевой, коего так любили русские люди и содержали в клетках, в длинную зиму мог вернуть человеку лето, до которого ещё было месяцев шесть.
Ловили перепела на манок. Делали его своеобычно – из абсолютно разных материалов.В ход мог идти -хвост коровы или трубчатые кости птиц. После войны в Белгороде были замечательные манки из противогазных немецких трубок. Объединять их должно одно – звук должен походить на нежный призыв самочки.
Вначале охотник долго ходил, иногда ночевал в угодьях, выбирая перепела. О хорошей птице уже шла слава, и были случаи, когда на одного перепела охотилось несколько человек. По слухам выезжали в самые дальние районы губернии, чтобы словить именно «князя», т.е. знатную птицу с очень непохожей и сильной песней. Перепела ловили, вспугивая, когда он заходил под сеть, после чего он взлетал и запутывался . А до этого часами лежали рядом и манили в манок, подражая голосу самки.
Многие птицы любимы своей неподражаемой манкостью, и перепел, в жизни охотника занимает своё почётное место. И тем приятнее, уже в XXI веке, поддержать традицию, не забыть эту птицу, оказать ей уважение. Да-да, читатель, уважение, и поохотиться на неё! Охотой правильной, с остепенёнными пойнтерами, не нарушая норм и выбирая птиц только зрелых
«Под собакой» перепел затаивается основательно. Пахнет сильно. Свойство этой охоты – надёжная уверенная работа собаки. Очень картинные стойки, такого количества и разнообразия которых редко увидишь на других охотах. Всё наслаждение этой охотой кроется именно в восторге от красоты работ вашей собаки. Она вся на виду, освещена солнцем. Голубые тени рельефно показывают вам каждую жилочку вашего пойнтера. Стоек много- вна любой вкус. И как на какой-то иллюзион все мы подходим к очередной работе и молча наслаждаемся ,не спеша посылать собаку. «Продлись-продлись очарованье!» Перепел взлетел с негромким причитанием. Как правило, полёт прямолинейный. Стрельба по нему достаточно скучна, но всегда весело срезать уже жирного мощного самца во всей красе его спелости. Собака на месте. Даёшь команду «Лежать!». Идёшь за птицей. Упала вот, возле этого василька. Нет! Ну, нет! Ерошу солому (она лентой растянулась на всё поле). Без собаки я бы просто ушёл, не солоно хлебавши. Но мой саврас уже воззрился и ждёт команды. Кто как не он знает, что у меня с носом не всё в порядке. Даю команду. Тут Дон сходу упирается в след, пролетев метров двадцать, делает стойку, только уже с опущенной головой и возрившись в одну точку. Подхожу и уже по взгляду засовываю руку в копёночку. Через секунду у меня в руке крупный самец, бежевый красавец, с графикой фазаньих. Перепел. Тяжеленький, хотя умещающийся на ладони. Читаю в глазах у спутников такой же пристальный интерес. Мы – одна кампания. Они меня понимают. Ах, как было бы скучно без них! Кто, как не они, поняли, каким богатством обладаю я, имея Дона. Сколько счастья и радости может дать эта животина, выведенная 5 или 6 столетий назад сначала в Испании и доведённая до совершенства в Англии. И теперь дающая радость через полтысячелетия нам, славянам.
Культураохоты! Блажен,кого она коснулась.
ПЕРЕПЕЛА ПРИЛЁТ.
Ни на окраине, ни где-то рядом,
а в самом месиве машин
Не услыхать охотнику-степнячку, даже на самых разыгравшихся тягах пролётного вальдшнепа, со стороны ещё голых полей, дорогого сердцу клича перепела. Не время тому показывать свою удаль, любовь к жизни. Даже если прилетел какой (я поднимал их и в начале апреля) – отсиживается сирота по чуть зеленеющим балочкам, между голых кустов шиповника, в полёгшей траве канувшего в Лету года.
Странно увидеть его в этом негожем для него месте. Вылетев из-под ног, дунет он в горизонт. Не привязан он своей привычкой к этому случайному месту. И не услышит охотник его переливчика. Уйдёт угрюмо, молчака. И не увидит его присадки с расставленными крыльями. У такого одна думка – долететь до своих краёв, много севернее наших.
Но чуть начнёт прогреваться земелька. Чуть потянется озимь к солнышку, а вечерняя люцерна начнёт «мыть сапог», тут-то слушай, охотник! Коростель, испокон веку вечный спутник нашего героя, ещё поприглядывается, посидит с недельку на югах. А тебя, милая сердцу птица, лесостепь моя уже готова принять. И ждёт она гостя дорогого - не нарядно ей и скучно с одной песней жаворонка- тот уже месяц льёт на неё свою хвалу.
Вот-вот сыпанёшь ты по всем выбранным тобой околоточкам. И кто, как не легашатник, будет петь тебе славу! Кто как ни он вспоминал тебя по морозцам, поглаживая своих, не видавших ни солнцем залитых лугов, и ни слухом, ни духом не знающих, для чего они упали на этот белый свет, своих Квинь, Ксол, Дюков, Дэнов. Это потом будет дупель, бекас, куропатка. Но, будьте уверены, перепел выкажет, на что гожи ваши собаки. Он будет их школой! Он будет их штудией!
И придёт его много враз! В один день! Как только сможет он закрыть себя молодым побегом, чуть спрятать от глаз желающих поживиться им. И заварится на тех полях каша таких перепелиных и людских страстей – любо будет и дорого! Всё будет там – и ревность, и восторг, и радость, и печаль! (Вильяма нашего Шекспира тогда бы надо). И не упоминайте вы мне про японского подсадного, Боже вас упаси брать это аморфное создание в эту жизнь. Не мешайте грешное и праведное, Божий дар и яичницу. Берегите душу! Только дикарь-перепел, раз и навсегда, сделает вашу собаку охотником. За две золотые недели мая - раз и навсегда - преподнесёт ей всю науку.
Сначала торкнутый вашим саврасом, он покажет себя, даст ему послушать музыку своего полёта, предупредив своим причитанием, молебенкой, мол, смотри, это – я, тот, ради коего тебе всю жизнь ноги бить. И уже этот стуренный перепелóк остановит, ошеломит, охватит её своим духом, зажжёт глаз, очарует. И начнёт ваша собака приходить в ум. В первый этот взлёт безмятежное отрочество канет. Тот, с кем вы вошли на это поле, навсегда уйдёт. И выйдете вы с товарищем, познавшим тайну ремесла - со взрослой охотничьей собакой, знающей, для чего она живёт. Она будет тревожно оглядываться назад, она будет рвать повод, пытаясь еще раз увидеть то место, где она стала мастером. Но это будет, мой Охотник, чуть позже. А до этого будут происходить метаморфозы, превращения. Они-то – самое волнительное, что есть в натаске. Всё тут будет. И первое непонимание, что от неё хотят, даже если перепел «лупит» в пяти шагах от её носа. И будет казаться, что такого бездаря не пускал ещё Господь в свет, и это только вам так подвезло – один такой достался на все века (и именно вам!). И будете вы сидеть уже ближе к ночи, не сделав ни одной работы, и не увидев ни одной стойки вашего вертопраха, оболтуса и инфанта среди изумительно и томно вакующих двух петухов, среди этого поднебесного вечернего роскошества. И будет казаться, что уже сам чувствуешь эту куриную сладострасть. И будет злость, и будут нервы. Но в памяти всплывёт родословная этого восьмимесячного тупицы. И скажете: «Нет! Быть того не может!». И всплывут вереницы старых добрых пойнтеров, их работы, лица людей, не державших дряни. «Нет! Вот сейчас! Вот-вот чары рухнут – спадёт пелена шалопайства!» И там, на краю поля, куда переместился стуренный, но уже отмеченный приостановкой, тяжёленький, мощный и самый голосистый петушок перепела, родится собака. И будет первая осмысленная полноценная стойка. И так и будет, мой Читатель, так и будет

В том дальнем уголочке поля собака замрёт и начнёт пить перепелиный дух. И профиль головы, морды, жадно хватающей порциями этот настой, будет для вас лучшим зрелищем. И вы жадно захотите увидеть всё сызнова. И пришёл мне на ум дед Андрей, тамбовский дедок, натасчик. Не дождался Андрей Петрович этой весны. Год назад ещё ходил, уже не по полю, а рядом, уже по просёлочку, со стороны наблюдая за буйством наших страстей молодых, где много он потешного и трагического отмечал на том нашем поле. И лучился взгляд его, видя, как работает его Ксола, и повторял дед раз за разом: «Мишкя! Как она его цепляет!». Дед Андрей, ни одну сотню собак натаскавший, товарищ наш старший. Всё видел дед на том нашем знаменитом поле. В один и тот же миг всего там можно было поглядеть – и бегущую кустодиевскую барышню, фламандскую рыжеволосую рубенсовскую Марину, разбрасывающую ноги, поколыхивая всеми своими телесами - плавно, мерно и волнующе,- прущую на руках свою престарелую суку Грету к двум уже секундирующим на горизонте собакам, и лысого, как бубен, художника Серебрякова, горестно смотрящего на обожжённую кордой руку, и рассудительного ветеринара Панина с сельхозакадемии, мягко кого-то вразумляющего. Всего там было на том нашем поле. Вот только уходил от нас дед Андрей… И уже потом Акулинин Саша – любимый ученик деда, поведал мне, что уже лёжа, не вставая, заплакал дед и сказал Сашке: «Эх, кабы, Саша, ещё весны дождаться, да двух собачонок натаскать, тогда и помирать можно!». Не хватило деду одной весны. До смерти живой был, в думках своих до конца был с нами, с молодыми. Всё б ходил бы он под небом, всё б трепали его бороду ветра и мочил бы её дождик, а дед бы всё смотрел и смотрел, и никак не мог напитаться этой чудесной жизнью, благословенно сдобренной этой перепелиной рапсодией.


---------- Добавлено в 13:36 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 13:33 ----------

Ставлю фото , картины и рассказы вперемешку. Всё его- и фото, и картины, и рассказы. Дядька правда колоритный.


---------- Добавлено в 13:40 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 13:36 ----------